Тело и подсознание

Фрейд постулировал определенную психическую систему, в которой понятие бессознательного играет огромную роль и благодаря которой мы приходим к выводам, недостижимым с помощью гипотез физиологии и анатомии мозга. Он рассматривал интроспективный материал под углом новой точки зрения; конечно, в нем содержались гипотезы, но последние имеют место и в естественных науках. Только когда прогресс химии и микроскопии сможет сделать, излишними фрейдовские гипотезы, только тогда мы будем готовы отказаться от наших претензий на научность. Доктор Уотсон полагает, что можно понять ребенка без помощи психологии; он считает, что двигательные (моторные) рефлексы якобы дают удовлетворительное объяснение поведения индивидов. Однако я готов возразить ему, что физиологическая схема достаточна не более, чем для понимания поведения мышей и кроликов, но не человеческих существ. Однако он сам, не сознавая этого, беспрестанно применяет к объяснению поведения животных психологию — он является бессознательным психоаналитиком. Когда он, например, говорит о рефлексе страха мыши, то употребляет распространенное в психологии понятие «страх». Он весьма уместно употребляет это слово, но только благодаря интроспекции он знает, что такое страх, в противном случае он не имел бы никакого представления о том, что заставляет убегать ( Davonlaufen ) и прятаться мышь.

Вернемся к вопросу о приспособлении. Все, что сказано, — не что иное, как оправдание психологической точки зрения, объясняющей со своей стороны проблемы приспособления. Психоанализу мы обязаны упорядочением определенного ряда новых факторов, которыми пренебрегало естествознание; он указывает нам на реальность внутренних факторов, которые могли быть открыты только благодаря интроспекции.

Теперь я хочу остановиться на практической проблеме, связанной с приспособлением родителей к ребенку. Природа весьма беззаботна. Она мало заботится об индивиде, но мы, люди, думаем иначе, мы желаем поддержать жизнь всех наших потомков и уберечь их от напрасных страданий. Поэтому мы уделяем особое внимание стадийности развития: на каждой из них ребенка ожидают специфические трудности роста. Фрейд указывал, что симптом страха возникает на стадии физиологических изменений, связанных с рождением, переходом из утробы матери во внешний мир. Один из его бывших учеников сделал это положение исходным пунктом теории, в которой он, отклоняясь от психоаналитических взглядов, пытается объяснить все неврозы и психозы как раз этой первой крупной травмой. Он называет ее «родовой травмой». Сам я весьма обстоятельно занимаюсь этим вопросом, однако чем дольше я наблюдаю, тем яснее мне становится, что индивид наиболее приспособлен именно для изменений, связанных с рождением. Физиологическая заботливость и инстинкт родителей делают этот переход настолько мягким, нежным, насколько это возможно. В самом деле, он был бы травмой, если бы легкие и сердце не были столь хорошо изначально подготовлены к переходу во внешний мир. Таким образом, рождение является своего рода триумфом, не оставляя травматического следа при нормальном переходе из одной стадии развития к другой. Задумаемся над некоторыми деталями. Надвигающееся удушье тотчас прекращается, поскольку легкие в порядке и тут же начинают функционировать, когда прекращается циркуляция через пуповину; левый желудочек сердца, бывший до сих пор бездеятельным, энергично берет на себя свою функцию. Помимо этой физиологической помощи, инстинкт родителей побуждает их сделать ситуацию для новорожденного настолько приятной, насколько это возможно: ребенка укладывают в теплую постель, защищают от беспокоящих его оптических и акустических раздражителей; фактически они заставляют ребенка забыть о том, что, собственно, произошло, как будто бы ничего не случилось. Проблематично, можно ли столь быстро и принципиально устранимое препятствие считать «травмой». Последствия другой действительной травмы устраняются труднее — она имеет не физиологическую природу, а относится к вступлению ребенка в общество окружающих его людей; в этом случае зачастую родительский инстинкт оказывается несостоятельным. Я упомяну травмы, связанные с отлучением от груди, с приобщением к опрятности и чистоплотности, с искоренением «дурных привычек», и наконец самую важную из всех — переход от детства к жизни взрослых. Это самые трудные травмы детства, и здесь до сих пор не наблюдается достаточной предусмотрительности ни со стороны родителей в частности, ни со стороны цивилизации в целом.