|
Хитрость разума - вот что, внушают нам, за всей этой игрой стоит. Что ж, это отличный термин, для нас, аналитиков, необычайно ценный, и мы можем воспользоваться им на уровне самом азбучном, хотя и не обязательно разумном, ибо сталкиваемся, имея дело с бессознательным, с проявлениями в речи необычайной хитрости. Только вот кончается эта хитрость не там, где обычно думают. Тут хитрость разума, спору нет, но нельзя не признать и хитрость разумника и не снять в знак восхищения шляпу. Будь возможно, чтобы в начале прошлого века, во времена битвы при Йене, злая шутка по имени Феноменология духа кого-нибудь поработила, замысел можно было бы считать удавшимся. Очевидно, на самом деле, что ни на секунду нельзя представить себе, будто мы хоть в чем-то являемся свидетелями апофеоза раба. Невероятная затея относить на его счет - на счет его труда - какой бы то ни было «прогресс» знания является совершенно напрасной. Но то, что я называю хитростью разумника, тут как тут - она-то и позволяет нам разглядеть здесь самое важное измерение, которое нельзя упускать из виду. Как только мы задаем место агента - а это не обязательно господствующее означающее, так как место это будут у нас занимать все означающие по очереди - как перед нами встает вопрос - а кто его, агента этого, подвигает на действие? Каким образом удивительная цепочка - цепочка, вокруг которой и сосредотачивается все то, что, собственно, заслуживает названия революции - может возникнуть? Мы вновь находим здесь, на другом уровне, термин Гегеля, вернув к жизни понятие работы. Но что представляет собою истина? Она расположена 217 у нас здесь, под знаком вопроса. Что создает этого агента, что приводит его в действие? - Ведь такое положение дел не имело место всегда, оно возникло лишь в историческую эпоху. Большая удача, что в центре внимания оказалась фигура столь блестящая, столь ослепительная, что именно поэтому мы не видим, не разумеем в ней главного: ведь Гегель - это возвышенный представитель дискурса знания, и притом знания университетского. У нас, во Франции, философы - это все больше скитальцы, участники провинциальных кружков, вроде Мэн де Бирана, или типы вроде Декарта, разгуливающие по Европе. Этого последнего надо учиться читать, сам тон его очень важен - ведь говорит он о том, что мог ожидать от рождения. Сразу видно, с кем мы имеем дело. При этом он совсем не дурак, ничего подобного. У нас во Франции философа нужно искать не в университете. В этом, можно сказать, наше преимущество. А вот в Германии их место как раз Университет. С высоты этого положения они действительно способны думать, будто бедные малые, которые только-только вступают в индустриальную эпоху, в великую эпоху вкалывания и беспощадной эксплуатации, купятся на ту истину, что делают историю именно они, труженики, а господа, мол, это всего лишь шестерки, нужные поначалу, чтобы процесс пошел. — 134 —
|