Мечтание и интерпретация

Пациентка не помнила, наблюдала ли она явное сексуальное поведение и была ли его объектом, но чувствовала, что там было “слишком много поцелуев”. Со временем она узнала, что такой тип поцелуя выражает “социальные чувства”. Несмотря на это, г-жа А. чувствовала, что все это “круто”. Пациентка описы­вала эти вечеринки с плохо скрываемым чувством гордости. Она вскользь упоминала имена кинознаменитостей, которые были постоянными гостями ве­черинок.

Образ родителей пациентки, возникавший из описания ее детства, создавал впечатление, что эта пара вместе работала над созданием иллюзии своей причастности к богатым, шикарным людям, не имея кроме этого ничего общего ни друг с другом, ни со своими детьми. Мать пациентки страдала от хронической бессонницы и других “нервных состояний”. Чтобы не мешать отцу пациентки, она всю ночь читала в спальне для гостей. Но открыто не признавалась, что родители спят в разных спальнях на протяжении практически всей супружеской жизни. Действительно, в начале анализа г-жа А. сама не осознавала полностью своего предположения, что бессонница ее матери была очень похожа на предлог, под которым родители спали в отдельных спальнях.

Значительная часть явного содержания первых полутора лет анализа представляла собой развитие повествования пациентки о своей жизни, особенно о детстве. Г-жа А. говорила увлеченно, но оставляла мне очень мало времени для комментариев. У нее практически совсем не было периодов молчания, которые длились бы дольше нескольких секунд. Пациентка спокойно относилась к тому, что не способна запомнить свои сны.

Г-жа А. не была красивой женщиной в обычном смысле слова, но во всем, что она говорила и делала, присутствовала несомненная легкая сексуальность. Я каждый день ожидал ее прихода и мне нравилось слушать ее рассказы. Пациентка встречала меня в приемной теплой улыбкой, свидетельствовавшей о том, что она рада меня видеть, но была, без сомнения, отчаянно зависимой от меня. Г-жа А. держалась с юной независимостью, казалось, приглашая меня разделить ее бунтарский настрой. Она производила впечатление человека, только что поселившегося по соседству и решившего заглянуть на минутку. В то же время пациентка придерживалась аналитической рамки, редко опаздывала, пунктуально платила и обращалась ко мне “доктор Огден”, когда изредка оставляла сообщение на автоответчике.

У нее возникали настойчивые фантазии о том, что я болен серьезной соматической болезнью, характер которой я от нее скрываю. Кроме того, у нее были страхи по поводу нарушения конфиденциальности, например, тревога о том, что я буду говорить с ее мужем, если он начнет гневно обвинять меня в том, что по соображениям личной выгоды я затягиваю анализ и настраиваю пациентку покинуть мужа. Эти фантазии обсуждались в течение длительного времени, в том числе ее мысль о том, что я на самом деле не такой, каким выгляжу, ощущение, что она каким-то образом обманывает меня. Более того, возбуждение от этой борьбы за пациентку тоже обсуждалось нами, так же как мысль о моем желании украсть пациентку у ее мужа. Однако эти интерпретации казались мне механистичными. “Плоский” характер этих интерпретаций и реакций пациентки на них отражали общую недостаточность рефлективного мышления в анализе. Ум и талант рассказчицы как будто служили пациентке заменой спонтанного, творческого мышления. (Я также чувствовал необходимость быть умным и замечал, что иногда подсказываю названия книги или стихотворения, которые пациентка временно забыла.)