|
Я не был способен переносить, формировать и интерпретировать себе и пациентке взаимно непроясненные отношения между тем, чтобы быть живым и быть мертвым (т.е. сосуществование депрессивного, параноидно-шизоидного и аутистически-прилегающего [Ogden, 1989a,b] измерений личности пациентки). Г-жа S. любила меня и в то же самое время ничего не чувствовала ко мне. Я испытывал привязанность к ней (что полнее осознал в своем чувстве отвергнутости как любовника), но не мог позволить себе чувствовать тепло и сострадание к той, что была так явно нечеловечна и негуманна (например, в отношениях к мужу, детям и в своих реакциях на меня, в частности, после смерти моего отца). Позже на том же сеансе я сказал г-же S., что с моей точки зрения, она недооценивает два момента в наших отношениях: силу существующей привязанности и степень отсутствия каких бы то ни было отношений между нами. Теряя из виду одну или другую сторону этой ситуации, я не могу понять, кто она в целом и кто мы вместе. Я полагаю, отсутствие человеческой связи между нами все еще остается значительной силой, с которой необходимо считаться, но дистанция между нами уменьшилась за то время, пока мы знаем друг друга. Г-жа S. ответила, что раньше я никогда не говорил с ней так. Прежде она слышала лед в моем голосе и всегда чувствовала, что в каком-то смысле я также холоден, как и она. Но сейчас она не может обнаружить в моем голосе этого холода. Она не считает, что этот лед окончательно растаял, но он, по крайней мере, не доминирует над всем, что происходит между нами в данный момент. Я расценил это заявление как выражение пациенткой чувства облегчения: она может принять мое понимание, чего никогда не могла сделать раньше без того, чтобы немедленно не напасть или, чаще, уйти в отстраненное состояние аутистической самодостаточности или всемогущей параноидно-шизоидной защитной фантазии. Моя интерпретация не отрицала ни ее эмоциональной смерти (параноидно-шизоидного и аутистически-прилегающего способов самозащиты), ни ее возросшей способности к переживанию человеческой связи со мной (хотя и очень неохотно признаваемой ею). Заключительные замечания Я представил четыре клинических обсуждения, чтобы проиллюстрировать, какими способами чувства жизни и смерти создаются и переживаются в аналитическом третьем и с его помощью. В каждой из описанных клинических ситуаций аналитик пытается создать аналитический смысл (“аналитические объекты”) из того, что бессознательно присутствует в аналитической встрече и накладывает на нее свой мощный отпечаток, но укрыто от аналитического разговора. Именно в результате использования аналитиком своих мечтаний, ненавязчивых повседневных мыслей, чувств и ощущений (часто, кажется, не имеющих отношения к пациенту) эти особые словесные, символические значения рождаются и в конце концов используются в интерпретативном процессе. В описанных мной четырех случаях анализа особое качество переживания жизни и смерти, порождаемое в переносе-противопереносе, создает важную интерсубъективную конструкцию, отражающую центральный аспект патологически структурированного мира внутренних объектов анализируемого. — 28 —
|