Мечтание и интерпретация

В описанной нами клинической истории для аналитика было очень важно иметь собственные, не зависимые от меня мысли (эту потребность символизировала бессознательная критика д-ра F. в мой адрес, содержащаяся в его рождественском мечтании). Только когда д-р F. осознал, каким образом оказалась парализованной его способность к оригинальному мышлению (из страха столкнуться со своей защитной идеализацией меня), он смог полностью восстановить свою способность к мечтаниям. Символизация и понимание д-ром F. этого защитного процесса (как он был описан в рождественском мечтании) создало основу для его интерпретации бесплодных попыток пациента преодолеть собственное ощущение смерти, пытаясь (в фантазии) стать совершенным пациентом, т.е. защитно-идеализированной версией собственного представления об аналитическом пациенте.

IV

Последняя клиническая виньетка, которую я приведу, сосредоточится на проблеме “соревнования”, “соперничества” (Tustin 1980, см. также Ogden 1989a,b) с формой смерти, включающей в себя патологически аутистический аспект личности. В анализе взрослых пациентов аутистический компонент личности часто совсем не очевиден в начале работы (S. Klein 1980).

На первой аналитической встрече г-жа S. говорила о том, как ей трудно “собрать жизнь вместе”. Она не сумела закончить колледж, потому что оказалась неспособна сосредоточиваться. Ее супружеская жизнь была сильно расстроена, и женщина чувствовала, что находится на грани паники.

В рамках данной работы невозможно дать отчет об этапах развития аналитического процесса в течение первых восьми лет. Результат этих лет работы в самом общем виде можно суммировать так: несмотря на то, что произошли существенные изменения в способности пациентки функционировать в мире (например, она смогла закончить колледж и найти ответственную работу), ее способность вступать в отношения с другими людьми осталась очень ограниченной. Г-жа S. и ее муж спали в отдельных спальнях и иногда занимались тем, что пациентка описывала как “механический секс”. Пациентке потребовалось более пяти лет анализа, чтобы просто осознать, что она “ведет” своих трех детей, как “воспитательница детского сада” и очень слабо ощущает их индивидуальности. Ее дружеские отношения носили поверхностный характер и только к концу седьмого года анализа она стала чувствовать, что в ее жизни отсутствуют любящие отношения.

В аналитических отношениях я вновь и вновь поражался (как редко бывало с другими пациентами) глубиной неспособности пациентки выражать или переживать какие-либо теплые чувства ко мне. Это не означало, что г-жа S. не чувствовала своей зависимости от меня. На нее плохо действовали перерывы на уик-энды, ее и мои отпуска, окончания каждого сеанса. Она часто звонила мне на автоответчик, чтобы услышать мой голос (не оставляя своего сообщения). Однако г-жа S. переживала свою зависимость не как личную привязанность, но как пагубное пристрастие, которое очень расстраивало ее. Она однажды объяснила мне: “Героиновая наркоманка не любит героин. То, что она убивает, чтобы достать его, не означает, что она его любит или испытывает к нему какие-либо хорошие чувства”. Пациентка чувствовала себя могущественно-недоступной в своей изоляции и, казалось, ценила это чувство “иммунитета по отношению к любой человеческой уязвимости” больше, чем что-либо другое в жизни. Это качество “недоступности” отражалось в ее аноректической симпто­матологии. Пациентка сидела на диете из фруктов, круп и овощей и организовала свою жизнь вокруг строгого режима упражнений, включавшего марафонские забеги и интенсивное использование велотренажера. Она старательно упражнялась в течение как минимум трех часов ежедневно. Если ее привычные упражнения как-либо нарушались (например болезнью или путешествием), пациентка испытывала сильную тревогу, которая дважды вылилась в приступ паники. Г-жа S. в начале анализа не испытывала аппетита к пище, сексу, идеям, искусству или чему-то еще. Вес имел для нее наибольшее значение: поддерживая определенный вес (на самом пределе того, что она могла вынести, не заболев физически), она испы­тывала род могущества, позволявший ей в фантазии контролировать все, что может произойти как внутри, так и вовне.