|
Аналитическая работа, которую я сейчас опишу, происходила в контексте супервизии аналитика, который еженедельно консультировался со мной примерно в течение года. Анализ начался так, что это совсем выбило аналитика из колеи. Анализируемый, д-р С., был ординатором и специализировался в области семейной медицинской практики. Он читал о психоанализе в колледже, медицинском институте и ординатуре. У него было сильное ощущение “правил анализа” и подчинения им, хотя с самого начала он жаловался на ригидность этой “игры” — например, на необходимость платить за пропущенные сеансы, на “требование” уходить в отпуск тогда же, когда и аналитик, на необходимость подчиняться “фундаментальному правилу” и т.д. (За исключением договоренности по поводу оплаты, аналитик ничего не сказал об этих “правилах”.) Причины обращения д-ра С. к анализу были расплывчаты: он чувствовал необходимость “узнать себя” как элемент обучения семейного врача. Мысль о том, что он может просить о помощи, испытывая психологическую боль, казалась ему актом подчинения, который пациент не мог вынести в начале анализа. Он приходил на каждый сеанс вовремя и покорно предавался “свободным ассоциациям”, представляя смесь снов, детских воспоминаний, сексуальных фантазий и текущих трудностей, связанных с работой, отношениями с женой и детьми и стрессами. Он признавался в тайных действиях, из-за которых чувствовал стыд, например, в том, что использовал порнографические журналы при мастурбации и дважды подделал лабораторные отчеты в мединституте. Однако с самых первых дней своему аналитику, д-ру F., пациент казался на удивление скучным. Он чувствовал, будто пациент пытается имитировать то, что ему представляется процессом “хорошего анализа”. Д-ру F. стоило огромных усилий удерживаться от интерпретаций представляемого ему материала, например, сновидений, которые, казалось, “умоляли о переносных интерпретациях”. На консультации д-р F. обсуждал возможные интерпретации, которые он мог бы дать, но предпочел удержаться. Мне казалось, что эти интерпретации лишь имитировали бы “глубокие” переносные интерпретации и предлагались д-ром F. в попытке создать собственную фантазию “хорошего анализа”. Со временем аналитик стал чувствовать большое искушение “выпороть” своего пациента или даже высказать презрительный комментарий по поводу пустоты его “вербальной продукции”. Постепенно, от консультации к консультации, у нас возникла и стала развиваться мысль, что для д-ра F. очень важно не вступать в пустой (инертный) разговор с пациентом и в то же время подерживать свою способность принимать любые мысли, чувства, ощущения, которые у него возникали (см. Bion, 1978; Symington, 1983). Никакую интерпретацию, никакой отклик на пациента не следовало “гасить” или отбрасывать. От д-ра F. потребовалось огромное психологическое усилие, чтобы не вести себя механистически, отстраненно или имитировать “идеальную” версию своего аналитика или супервизора. — 21 —
|