|
To lay them level with the running wave, Nor is he overjoyed when they lie low, But only grave, contemplative and grave. What now in inland shall be ocean isle, Then eddies playing round a sunken reef Like the curl at the corner of a smile; And I could share Time’s lack of joy or grief At such a planetary change of style. I could give all to Time except — except What I myself have held. But why declare The things forbidden that while the Customs slept I have crossed to Safety with? For I am There, And what I would not part with I have kept. ПУСТЬ ВРЕМЯ ВСЕ ВОЗЬМЕТ Нет, Время это подвигом не мнит — Разрушить горный пик до основанья, В песок прибрежный превратить гранит; Без огорченья и без ликованья На дело рук своих оно глядит. И вот — на месте вздыбленного кряжа Мелькнет насмешливым изгибом рта Зализанный волнами контур пляжа... Да, сдержанность — понятная черта Пред этой вечной сменою пейзажа. Пусть Время все возьмет! Мой скарб земной — Да будет он изъят и уничтожен. Зато я сберегу любой ценой То, что провез я мимо всех таможен; Оно — мое, оно всегда со мной. Перевод Г. Кружкова Стихотворение начинается, конечно, с заглавия, в котором рассказчик явно отдает себя времени, но слово “could” условно, так так оставляет открытым вопрос: “If would?” “Under what circumctances?”. В первом стансе есть непрямая персонификация времени и признание (“tribute”) силы времени разрушить до основания “peaks of snow”. Здесь интересен вопрос, кто рассказчик — иначе говоря, в каком отношении находится рассказчик к тому, что он говорит? Есть в голосе рассказчика некоторое ироническое отстранение. Слово “brave”, заканчивающее первую строку станса, имеет юмористический, почти снисходительный характер; слово, в том виде, как оно употребляется здесь, звучит похоже на то, как если бы родитель поздравлял ребенка с тем, что тот не плакал в кабинете у дантиста. Звучание слова “grave” в последней строке станса ощущается как намеренно утяжеленное, особенно когда оно повторяется, “на тот случай, если читатель не нашел его в первый раз”. Голос в первых трех строках второго станса воспринимается как немного более отстраненный. Cравнение “Eddies playing round a sunken reef” с “The curl at the corner of a smile” пробуждает чувство ошеломляющего принятия разрушающей силы времени и даже содержит в себе признание красоты этого перехода, который время может неумышленно создать. Но в последних двух строках станса этот капризный тон, кажется, приобретает отчасти сардоническую грань, когда рассказчик обращается к “Time’s lack of joy or grief” в ответ на “planetary change of style”. Здесь еще совсем не ясно, претендует ли стихотворение на то, чтобы быть чем-то большим, чем умное, хорошо сделанное произведение, в котором есть сухая ирония по поводу того факта, что время сделает то, что оно сделает, независимо от того, разделяет ли человек это “lack of joy or grief”. — 112 —
|