|
Лишь постепенно в течение последних сорока-пятидесяти лет критики, ученые и поэты (включая Одена, Бродского, Хини, Джарреля, Ловелла и Уилбура) стали рассматривать Фроста иначе. Рэндалл Джаррел (Jauuell 1953) был среди первых поэтов и литературных критиков, которые обнаружили и убедительно описали “другого Фроста”. В одном из своих емких (и более чем снисходительных) однострочий Джаррел замечает: “Обычные читатели думают, что Фрост —это живой величайший поэт и любят некоторые из его лучших стихотворений почти так же сильно, как и некоторые из его худших”. Обращение Джарелла к “обычному читателю” было в такой же степени адресовано “обычным” литературным критикам и ученым, как и “обычным” представителям широкой публики. Почти умоляюще Джаррел просит читателя действительно прочитать стихотворения перед тем, как отвергнуть их: “Ничто из того, что я говорю об этих стихотворениях, не дает вам понять, каковы они или каков этот самый Фрост; если вы прочтете их, вы поймете”. Джаррел завершает два своих замечательных эссе о Фросте такими словами: “Включать в себя пространство между потрясающе величественными и почти невыносимыми частями стихотворений, с одной стороны, и нежнейшими, тончайшими, самыми любящими частями — такое громадное пространство; относиться ко всему этому полному кругу бытия с таким юмором, печалью и спокойствием... понимать, что человек может все же включать в себя, соединять и делать человечески постижимым или человечески непостижимым столь многое — это радость, одна из самых свежих и самых старых...” Но эффект от открытия “другого Фроста” Джаррелом (который сам являлся периферийной фигурой в академической среде) не был таким значимым событием в литературных кругах, как определение Фроста, принадлежащее Лайонелу Триллингу, который назвал его “поэтом, вызывающим ужас” (цит. по Brodsky 1995b). Критическое исследование поэзии Фроста, сделанное Пуарье (Poirier 1977) и пересмотр литературной жизни Фроста, выполненный Притчардом (Pritcherd 1984), были решающими для того сдвига, который произошел в прочтении поэзии Фроста и уважении, которое он приобрел как поэт. Моя реакция на поэзию Фроста следовала только что описанному изменению (хотя и со значительным опозданием). Я много читал Фроста в колледже и в последующие годы, но то, что я читал, меня не захватывало. Голос, говорящий в его стихотворениях (как я сейчас вспоминаю), казалось, рассказывал настолько ясную историю, что оставлял мне как читателю очень мало работы. Меня больше тянуло к “трудным” (difficult) современным поэтам, таким как Элиот, Паунд, Стивенс, Марианна Мур и Уильям Карлос Уильямс. Фрост не является “трудным” поэтом в соответствии со взглядами Элиота*; его поэзия не вывихивала язык с помощью несвязного или отсутствующего повествования, фрагментированных образов, неясных литературных аллюзий и т.д. Однако поэзия Фроста действительно трудна, но трудна совсем иначе, чем поэзия Элиота, Паунда и других авторов. Его стихотворения трудны во многом потому, что “предлагают формулировки, которые не формулируются (которые формулируются почти, но не до конца. Я хочу быть настолько тонким... чтобы казаться случайному читателю совершенно очевидным” (Frost 1917). — 101 —
|