Очевидно, мы имеем дело с универсальной проблемой. Хотя она волнует аналитических психологов, она свойственна самой аналитической практике, независимо от того, какой школе принадлежит терапевт. Здесь нужно прояснить один момент: в большинстве направлений медицины (за исключением психиатрии) проводится различие между диагнозом и лечением и очень редко диагностическим процедурам приписывается какой-либо терапевтический эффект. В психиатрии ситуация в корне отличается, поскольку каждое диагностическое исследование всегда является терапевтической интервенцией, в большей или меньшей степени меняющей психический процесс. Эти изменения могут быть относительно незначительными, но могут быть и далеко идущими, как я покажу ниже на двух клинических примерах. Но изменения в любом случае начинаются благодаря аналитическому способу проведения беседы — благодаря тому, что внимание сфокусировано на бессознательных процессах и их динамике. Патологические психические комплексы мобилизуются, и, следовательно, пациент вынужден размышлять над ними и все больше ими заниматься. Если спросить пациентов об их реакции на первую беседу с аналитиком, они почти всегда вспоминают, что первая встреча вызвала более или менее сильные реакции и слегка изменила клиническую картину в том или ином направлении. Только сурово шизоидные пациенты оставляют впечатление, что первая встреча не вызвала у них никаких реакций. Однако, в курсе длительного анализа (если конечно после этой встречи последовал анализ) всегда обнаруживается, что за маской безразличия как раз у этих пациентов были очень глубокие и сильные впечатления. Два выразительных примера покажут, насколько интенсивными могут быть эти терапевтические последствия. Первый пример относится к женщине, бывшей замужем за офицером, во время Второй Мировой войны. В течение первого года войны в браке все протекало гладко. Однако, к концу войны, когда они стали все время жить вместе и столкнулись с практическими моментами обычной семейной жизни, она вынуждена была признать, что он бисексуален и удовлетворяет где-то на стороне свои гомосексуальные влечения. Более того, у него были сильные садо-мазохистические черты, так что жить с ним было очень трудно. Из-за сильной идеалистической жертвенной установки она хотела сохранить брак любой ценой. В течение следующих двух лет у нее развились депрессия и тревожность, ее состояние постепенно ухудшалось и в конце концов послужило причиной обращения к аналитику. В процессе первой беседы аналитик осторожно спросил ее, насколько необходима ей эта идея жертвы, — любить ближнего больше, чем самого себя, а не словами Библии: «как самого себя». Эта фраза оказала столь сильное воздействие на пациентку, что, пока еще она ожидала начала терапии, уже начались изменения в ее жизни. Она затеяла развод с мужем, симптомы депрессии исчезли, и она стала осознавать, что есть другие области жизни, где у нее есть право отстаивать свои интересы. После этого ей больше не нужна была терапия. Я мог наблюдать эту пациентку в течение многих лет и могу подтвердить', что она больше не страдала от каких-либо психических нарушений следующие десять лет. — 16 —
|