|
Давайте вернемся к двум семьям мифа. Как мы знаем, на уровне психоаналитического толкования они идентичны; тогда как на уровне мифа они разделяются на аристократическую семью и простую. Однако, если личность, к которой относится миф, является исторической, есть и другой уровень – уровень действительности. Одна из семей, в которой личность, о которой повествуется в мифе (великий человек), на самом деле рождается и вырастает, является реальной; другая является вымышленной, придуманной для достижения цели мифа. Как правило, простая семья является действительной, а аристократическая – вымышленной. В случае Моисея, кажется, ситуация несколько иная. И возможно, что новый подход приведет к прояснению: в каждом примере, поддающемся проверке, первая семья, из которой ребенок был изгнан, была вымышленной, а вторая, в которую он был принят, и в которой вырос – была реальной. Если мы наберемся смелости признать это суждение как универсально верное и применимое и к легенде о Моисее, тогда сразу же все проясняется: Моисей был египтянином – вероятно, аристократом – которого легенда должна была превратить в еврея. Таков наш вывод. Предание о воде занимает в рассказе законное место. Но чтобы соответствовать новому замыслу, его цель должна была довольно сильно измениться. Из способа принесения ребенка в жертву, оно превратилось в средство его спасения. Отклонение легенды о Моисее от остальных подобных легенд можно объяснить одной особенностью его истории. В то время как обычно герой, в ходе своей жизни все более возвышается, героическая жизнь человека Моисея началась с того, что он спустился со своего высокого уровня и снизошел до Детей Израиля. Мы начали с этого краткого исследования, что Моисей был египтянином. Мы видели, что первый довод, основанный на его имени, для многих убедительным не оказался[2]. Мы должны быть готовы к тому, что новый аргумент, основанный на анализе легенды об изгнании из дому, может быть не более успешным. Без сомнения, против него появятся возражения того плана, что обстоятельства создания и изменения легенд слишком неопределенны, чтобы оправдать наше заключение, и что предания, окружающие героическую фигуру Моисея, при всей своей путанице, противоречивости и очевидных признаках непрерывных и тенденциозных исправлений и наложений – непременно должны затруднить любую попытку добраться до сущности исторической правды, стоящей за ними. Лично я не разделяю этой позиции, но и не имею возможности доказать ее несостоятельность. Если нельзя достичь большей степени уверенности, чем эта, то может возникнуть вопрос: зачем вообще я вынес на всеобщее рассмотрение это исследование? С сожалением должен признать, что даже мои оправдания по этому поводу не идут дальше намеков. Ибо если позволить себе увлечься выдвинутыми здесь двумя аргументами и серьезно отнестись к гипотезе, что Моисей был аристократом-египтянином, то открываются очень интересные и далеко идущие перспективы. Я полагаю, что при помощи некоторых, не очень отдаленных предположений, мы сможем понять мотивы, которые привели Моисея на столь необычный путь, и что близко с этим связано, понять возможную основу ряда характерных черт и особенностей законов и религий, которые он дал еврейскому народу; и мы даже подойдем к важным соображениям в отношении происхождения монотеистической религии в целом. Однако, такие веские выводы не могут быть основаны лишь на психологической достоверности. Даже если в качестве первой исторической опорной точки допустить, что Моисей был египтянином, то потребуется как минимум еще второй доказанный факт, чтобы защитить изобилие появляющихся возможностей от критики по поводу того, что ни – плоды воображения и слишком далеки от реальности. Это требование, вероятно выполнялось бы, если бы существовали объективные свидетельства того периода, к которому относят жизнь Моисея и Исход из Египта. Но их получить невозможно, и поэтому будет лучше умолчать о всех дальнейших следствиях предположения о египетском происхождении Моисея. — 84 —
|