Критика психоанализа

Я говорил Вам в свое время, что пациенты Фореля (в Der Hypnotismus) видели во сне все, что он хотел; и мне эти опыты тоже легко удавались. Не должен ли аналитик, не желающий ничего внушать, больше молчать, давая выговориться анализирующемуся? Исключением являются, конечно, сны, где врач все-таки предлагает пациенту свое собственное толкование?

18 февраля 1923 г. (Юнг)

С Вашим замечанием относительно путаницы в психоаналитической литературе я согласен. В наше время развиваются разные точки зрения на теорию аналитических результатов, не говоря уже о множестве отдельных отклонений. Наряду с учением Фрейда, почти исключительно каузальном, развилось чисто финалистское воззрение Адлера, якобы абсолютно противоречащее Фрейду, на самом же деле существенно дополняющее теоретические взгляды Фрейда. Я же придерживаюсь скорее середины, допуская обе точки зрения. Не вызывает удивления наличие такого разногласия относительно конечных выводов психоанализа, ввиду сложности именно этих вопросов. Проблема терапевтического воздействия настолько трудна, что окончательный, ясный ответ пока еще невозможен.

Слова Штекеля, на которые Вы ссылаетесь, очень характерны. То, что он говорит относительно любви к врачу, разумеется, верно; но это лишь факт, а не цель и не руководство для психоаналитического лечения. Будь это целью, то мы видели бы множество исцелений; но видели бы и неудачи, которых можно было бы избежать. Цель же состоит в том, чтобы пациента путем воспитания довести до выздоровления ради него самого и его предназначения, а не ради врача. Конечно, с терапевтической точки зрения, было бы весьма неуместно запретить пациенту выздоровление, если он хочет этим доставить удовольствие врачу. Но пациент должен сознавать это — вот и все. Мы не должны предписывать ему пути выздороатения. Принуждать пациента выздоравливать из любви к врачу я считаю непозволительным воздействием и внушением ( с психоаналитической точки зрения). Такое насилие часто горько мстит за себя. Вы знаете, что я не против-

227

ник внушения, я только противник сомнительных мотивировок. Если врач потребует, чтобы пациент выздоровел из любви к нему, то пациент будет, конечно, рассчитывать на услугу за услугу и будет ее требовать. Я предостерегаю от таких приемов. Гораздо более сильным, здоровым и этически ценным мотивом для выздоровления будет глубокое проникновение пациента в истинное положение и его понимание вещей, такими, как они являются и как они должны быть. Каждый сколько-нибудь полноценный человек поймет, что не следует застревать в болоте невроза. М) Я совсем не согласен с Вашим толкованием моих слов о врачующем действии личности. Я писал Вам*, что личность действует целительно потому, что пациент так сказать читает личность аналитика, а не потому, что он из любви к аналитику разыгрывает исцеление. Аналитик не может помешать пациенту проявлять свои конфликты так, как их проявляет он сам, ибо способность к эмпатии у невротика безмерно велика. Этой цели служит и каждый сильный перенос. Если аналитик в глазах больного станет достойным любви, то он попросту преодолевает этим ряд сопротивлений, которые пациент должен был бы преодолеть самостоятельно, что рано или поздно все равно приходится делать. Таким образом, этим техническим приемом ничего не достигается, разве что пациенту облегчается начало анализа; впрочем, в некоторых случаях это имеет смысл. Пролезать через колючее проволочное заграждение, не имея впереди заманчивой цели, может лишь человек с аскетической силой воли, которой, однако, нельзя ожидать ни от среднего человека, ни от невротика. Даже христианская религия, столь высокая в своих нравственных требованиях, не пренебрегла этим приемом и показала близость царствия небесного как цель и награду за земные труды. По-моему, и аналитик имеет право говорить о наградах за труд психоанализа. Но пусть он ни словом, ни намеком не обещает в награду себя самого или свою дружбу, если он серьезно не намерен сдержать своего слова.