Художник и фантазирование

Человек, знакомый со сложным и переменчивым значением истерических симптомов, поймет, что здесь не предпринимается попытка проникнуть в суть припадков Достоевского далее их начала'. Достаточно, чтобы можно было судить о неизменности

— несмотря на все последующие наслоения

— их первоначальной сути. Нужно сказать: Достоевский так никогда и не освободился от мук совести из-за намерения убить отца. Эти муки определили и его отношение к двум другим сферам, имеющим мерилом отношение к отцу, — к государственной власти и к вере в Бога. В первой он остановился на полном подчинении батюшке-царю, некогда действительно разыгравшему с ним комедию убийства, которую так часто имели обыкновение разыгрывать с ним его припадки. В этом случае победило покаяние. В религиозной области у него осталось больше свободы, по вполне достоверным сведениям, он, возможно, до последней минуты жизни колебался между религиозностью и атеизмом. Его огромный интеллект не позволял ему замечать те логические трудности, к которым приводит вера. При индивидуальном повторении хода всемирной истории он надеялся в идеале Христа найти выход и освобождение от

См.: "Тотем и табу". Наилучшие сведения о смысле и о содержании своих припадков предоставляет сам Достоевский, сообщая своему другу Страхову, что его раздражительность и подавленность после эпилептического припадка объясняется тем, что он сам себе кажется преступником и не в силах освободиться от чувства, будто он взвалил на себя неизвестную ему самому вину, что совершил большой грех, угнетающий его ("Душевная болезнь Достоевского". С. 1188). В таких жалобах психоанализ усматривает ча^ стичное признание "психической реальности и старается помочь осознать эту неизвестную вину.

290

^виновности, использовать собственные | страдания для своих притязаний на роль | Христа. Если в итоге он пришел не к свобо1|де, а стал реакционером, то это произошло Ццотому, что общечеловеческая сыновняя риша, на которой построено религиозное гчувство, достигла у него надындивидуаль1|дой силы и осталась не преодоленной даже faro огромным интеллектом. Здесь мы наJsimocaeM на себя упрек, что отказались от ^беспартийности психоанализа и подвергаем ИуДостоевского оценкам, правомерным толь|||ео с пристрастной точки зрения определенго мировоззрения. Консерватор принял [ сторону Великого Инквизитора и иначе судил о Достоевском. Упрек справед, для его ослабления можно только доь, что решение Достоевского, видимо, елялось заторможенностью его мыш[ в результате невроза.