Фрейд

Это отречение открыло новую главу в истории психоанализа. Фрейд утверждал, что нисколько не расстроен, не растерян и не утомлен, и пророчески вопрошал: «Эти сомнения – лишь эпизод, который поможет дальнейшему проникновению вглубь?» Он признавал, что досадовал на утрату «ожидания неувядаемой славы». Оно было так приятно, как и надежда на «определенный достаток, полную независимость, возможность для путешествий, для воспитания детей без тех суровых лишений, в которых пропала моя молодость». Много лет спустя, вспоминая об этом поворотном пункте, Зигмунд Фрейд писал, что, когда теория совращения, «которая могла бы стать почти фатальной для зарождающегося психоанализа», рассыпалась под грузом ее неправдоподобия, наступила пора полной растерянности. «Мы утратили связь с реальностью…» Он был слишком увлечен и немного наивен.

Впрочем, смятение быстро прошло. В конце концов появилась мысль, что никому не следует отчаиваться из-за того, что он обманулся в своих ожиданиях. Это было типично для Фрейда. Осознав, что мир не похож на заботливую мать, душа которой до краев наполнена благами, предназначенными для нуждающихся чад, он принял этот мир. Если связь с реальностью была утрачена, значит, победила фантазия. Получается, Крафт-Эбинг был почти прав: то, что Фрейд рассказывал коллегам в тот апрельский вечер 1896 года, действительно было сказкой, а если точнее, собранием сказок, рассказанных ему пациентами. Но затем, поддерживаемый Флиссом, Фрейд понял, что в сказках спрятана правда. На освобождение от теории совращения он отреагировал тем, что начал намного серьезнее, чем раньше, относиться к сообщениям больных (и своим собственным), но не понимать их буквально. Фрейд стал читать их как закодированные послания – искаженные, цензурированные, умышленно замаскированные. Другими словами, он слушал с еще бо2льшим вниманием и избирательностью, чем когда-либо прежде. Это было трудное и тревожное время, но впереди ждала награда. «Быть совершенно искренним к самому себе, – писал Фрейд, – полезный опыт». Теперь перед ним был открыт путь к систематическому самоанализу, признанию эдипова комплекса и неосознанных фантазий.

Может показаться, что самоанализ содержит в себе противоречие, однако рискованное начинание Зигмунда Фрейда стало желанной основой мифологии этого метода. По мнению психоаналитиков, Фрейд приступил к самоанализу в середине 90-х годов и систематически занимался им с конца весны или начала лета 1897-го. Сей героический поступок, вызывавший восхищение и слабые попытки имитации, но так никем и не повторенный, стал основополагающим актом психоанализа. «В наши дни даже трудно себе представить, сколь важным было это достижение, – писал Эрнест Джонс. – Всем первопроходцам знакомы трудности, с которыми приходится сталкиваться при достижении заветной цели. Однако данный подвиг уникален, так как Фрейд был первым в исследовании глубин бессознательного».