Во вспомогательные школы не переводили, если ребенок учился хотя бы на тройки.Педологи сидели на уроках, вели систематические наблюдения за детьми. Если у ребенка был низкий интеллект по тестам, его требовалось наблюдать на уроке — оценивать характер его активности, память. Велась работа и с родителями: сбор анамнеза, изучение семьи. Наряду с умственно отсталыми были дети трудновоспитуемые, педагогически запущенные. Таких не переводили во вспомогательные школы, а вели в обычной школе специальные педагоги. Если в семье пили или дрались, педолог вел работу с родителями. Но от педагога не требовалось, чтобы он учил или воспитывал детей, это делали учителя. Постепенно индивидуальную работу с детьми и их семьями вытесняло психологическое тестирование, быстро вошедшее в моду: „Tecтирование грозит стать бытовым явлением нашей школьной жизни. Одни школы пачками выписывают тесты из центра и с поразительным рвением пытают по ним детей. Другие берут на себя разработку «местных» тестов", — в 1927 году писал С. С. Моложавый. Педологов в школах ценили и расставаться с ними не хотели. В 1932 году в Ленинграде у руководства возник проект мобилизовать педологов в колхозы; в школах города в это время работали 100 педологов, по одному в школе. Ни одна школа города не отдала своего педолога. Траектория Залкинда Сабина Шпильрейн, прошедшая с советским психоанализом весь его трудный путь, в конце 20-х и начале 30-х годов тоже, по словам ее приемной дочеpи, работала педологом в одной из школ Ростова-на-Дону. В немалых штатах педологических кабинетов и лабораторий служили и другие бывшие аналитики; для них эта работа была полезной и понятной экологичской нишей, естественным средством спасения от совершенно ненормальных условий. Но Арон Борисович Залкинд (1888— 1936) был совсем иной, чрезвычайно характерной для своего времени фигурой. Траектория его жизни, от психоаналитической практики к роли организатора „новой науки о детстве" и строителя „нового массового человека", одновременно и невероятна, и имеет жесткую внутренюю логику. В 10-х годах молодой врач вместе со всеми работавшими тогда в Москве психоаналиками был членом „Малых пятниц", семинара под руководством В. П. Сербского (см. гл. 4). В анализе он тяготел к Адлеру, и его интересовали не совсем обычные для психоаналитика проблемы — например, сомнамбулизм. Уже перед первой мировой войной он печатался в центральном органе русских психоаналитиков „Психотерапия". Статьи публиковались в весьма почетном окружении, в них чувствовался увлеченный и преуспевающий психотерапевт. — 223 —
|