Эго-психология и проблема адаптации

Определенные школы философии также приписывают важную роль биологической функции мышления и его адаптационно-помогающему отношению к действию, но их точка зрения на взаимоотношение между “истинным” знанием и его биологической ценностью отлична от представленной здесь. Прагматизм, например, не считает само собой разумеющимся, что согласие с реальностью является критерием валидности определенных утверждений, и что эффективное мышление является основой для способствующих выживанию действий, но - в определенном смысле — утверждает обратное: “человек, когда он следует признанной истине в своих действиях, имеет успех, потому что первоначально эта “истина” была порождена успехом его действия”, — говорит Зиммель (1922) в одном из своих ранних исследований. Таким образом, он выводит истину и ложь — и концепцию истины в целом — из адаптивной функции мышления. Эта точка зрения определенно поднимает проблему для биологической эпистемологии, но является лишь периферийной для наших проблем, к которым мы теперь вернемся.

Функции интеллекта представляются, как правило, в ином свете в ходе психоанализа, чем в этой попытке изолировать их. В целом, у нас нет оснований для отделения интеллекта от сети взаимоотношений в жизни индивида. Мы рассматриваем как типические, так и индивидуальные перемены инстинктивных влечений в качестве потенциалов и ограничений для знания; мы считаем интеллектуальные достижения одновременно и как орудия решения конфликта, и как орудия рационализации, и рассматриваем их в связи с требованиями внешнего мира и суперэго, и, конечно, в их взаимодействии с другими функциями эго. Анализ внутренних запретов, неврозов, и в особенности психозов, познакомил нас со всеми степенями расстройства различных функций интеллекта; и хотя тяжелые степени расстройства случаются только в психозах, более мягкие, по большей части временные и обратимые, формы расстройств часто имеют место при других психических заболеваниях. Каждая из упомянутых функций может быть нарушена: селективный контроль, временная перспектива, проверка реальности, овеществление, абстракция, способность к отсрочке (Старке, 1935), и так далее. Специфическая неудача адаптации соответствует расстройству каждой из этих функций.

Позвольте мне, отклоняясь от темы, сказать несколько слов о природе мышления в психоаналитической ситуации, в которой главным объектом рассмотрения является сам субъект. Поскольку субъект всегда является средством действия, даже когда он становится объектом действия, мышление, по существу, выполняет ту же самую функцию в психоаналитической ситуации, что и в направлении внешнего мира. Психоаналитическая работа показывает, что глубинное понимание чьего-либо поведения зависит от ассимиляции бессознательных наклонностей (как эго, так и ид). Нанберг (1937) убедительно показал, что синтетическая функция эго направляет эти процессы ассимиляции. Защиты (типично) не только утверждают мысли, образы и инстинктивные влечения вне сознания, но также препятствуют их ассимиляции посредством мышления. Когда продолжается сопротивление защитных процессов, тогда психические элементы, против которых было направлено сопротивление, и определенные связи этих элементов, становятся доступными воспоминанию и реконструкции. Интерпретации не только помогают восстановить закрытый материал, но должны также устанавливать правильные причинные отношения, то есть, причины, диапазон влияния и эффективность этих переживаний в отношении к другим элементам. Я подчеркиваю это здесь, потому что теоретическое исследование интерпретации часто ограничивается теми случаями, которые связаны с появлением воспоминаний или соответствующими реконструкциями. Но для теории интерпретации даже более важны те случаи, в которых устанавливаются причинные связи элементов и критерии для этих связей. Мы не можем предположить, что пути, по которым дети связывают свой опыт и которые позднее становятся сознательными в ходе психоанализа, могут удовлетворять требованиям зрелого эго, не говоря уже о требованиях суждения, которое было обострено психоаналитическими средствами мышления. Это справедливо в целом, а не только по отношению к защите посредством изоляции. Простое воспроизведение воспоминаний ы психоанализе может, поэтому, лишь частично исправить отсутствие связи или некорректную связь элементов[18]. Здесь вступает в игру дополнительный процесс, который справедливо может быть описан как научный процесс. Он открывает (а не открывает заново), согласно общим правилам научного мышления, правильные взаимоотношения элементов между собой. Здесь теория интерпретации касается теории умственных связей, и в особенности отличия между смысловыми связями[19] и причинными связями (сравните Гартманн, 1927). Я определенно не согласен с часто высказываемой идеей о том, что бессознательному, по существу, “все это известно”, и что задача заключается лишь в том, чтобы сделать это знание сознательным, устраняя защиту.