|
Вы видите, что я в данном случае вовсе не стремилась вызвать у ребенка осознание болезни, которое в дальнейшем пришло само собой совсем иным путем. Здесь задача заключалась лишь в создании связи, которая должна была быть достаточно прочной для того, чтобы можно было осуществить дальнейший анализ. Однако я боюсь, что после этого подробного описания у вас создалось такое впечатление, будто вся суть заключается именно в этой связи. Я постараюсь рассеять это впечатление с помощью других примеров, занимающих среднее положение между приведенными здесь крайними случаями. Мне было предложено подвергнуть анализу другого десятилетнего мальчика, у которого в последнее время развился крайне неприятный и беспокойный для окружающих симптом: буйные припадки ярости и злости, наступавшие у него без видимого внешнего повода. Они казались тем более странными, что ребенок был вообще заторможенным и боязливым. В данном случае я легко завоевала его доверие, так как он знал меня раньше. Точно так же решение подвергнуться анализу вполне совпадало с его собственными намерениями; так как его младшая сестра была уже моей пациелткои, и ревность к тем преимуществам, которые она, очевидно, извлекала из своего положения Введение в детский анализ 35 \ в семье, стимулировала и его желания. Несмотря на это, я не могла найти настоящей исходной точки для анализа. Объяснить это было нетрудно. Хотя он частично сознавал свои страхи как болезненное состояние и хотел избавиться от них и от своих задержек, однако с его главным симптомом, с припадками ярости, дело обстояло как раз наоборот. Он несомненно гордился ими, рассматривал их как нечто отличающее его от других, хотя бы даже в неблагоприятном для него смысле, и ему были приятны заботы родителей, вызванные его состоянием. Таким образом, он свыкся с этим симптомом и, вероятно, вел бы в то время борьбу за сохранение его, если бы была сделана попытка уничтожить его с помощью анализа. Я воспользовалась тут несколько скрытным и не совсем честным приемом. Я решила поссорить его с этой частью его существа. Я заставляла его описывать мне свои припадки каждый раз, когда они имели место, и притворялась крайне озабоченной и огорченной. Я осведомлялась, насколько он вообще мог владеть собой в таком состоянии, и сравнивала его неистовство с поведением .душевнобольного, которому вряд ли могла уже понадобиться моя помощь. Это озадачило и испугало его, так как в его честолюбивые черты отнюдь не входила возможность прослыть душевнобольным. Он стал стараться сдерживать свои порывы, сопротивляться им. Он не способствовал их проявлению, как раньше, но чувствовал, что действительно не способен по/давить их, и стал, таким образом, испытывать повышенное чувство болезни и неудовольствия. Наконец, после нескольких тщетных попыток такого рода, симптом превратился, как я этого хотела, из ценного достояния в беспокоящее инородное тело, для преодоления которого он обратился ко мне за помощью. — 250 —
|