Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов

Дополнения из самого раннего детства

459

вичная сцена является отражением фантазии возрожде­ния. Может быть, можно также допустить, что тогда, в 4 года после рождения, пациент был еще слишком мо­лод, чтобы уже желать себе возрождения. Но от этого последнего аргумента я должен отказаться''.

1) Допускаю, что этот вопрос — самый тонкий во всем психоаналити­ческом учении. Я не нуждался в сообщениях Юнга и Адлера, чтобы критически задуматься над возможностью, что утверждаемые ана­лизом детские переживания. — пережитые в невероятно раннем воз­расте! — скорее основаны на фантшиях, сочиненных по поводу бо­лее поздних случаев, и чти необходимо допустить проявление кон-ституционального момента или филогенетически унатедоиинниМ предрасположения во всех тех случаях, когда в анализах находишь влияние детского впечатления на последующую жизнь. Наоборот, ничто не вызывало во мне больше сомнений, никакая другая неуве­ренность не удерживала сильнее от публикации. Я первый открыл как роль фантазии для образования симптомов, так и "обратное фан­тазирование " в детство более поздних наблюдений и последующую сексуализацию этих фантазий — на что не указал бы никто из про­тивников. (См. "Толкование сновидений ". I издание, стр.49, и при­мечание к случаю невроза навязчивого состояния. I9W. стр.164, ^а-mml. Kl. Schrift.111. Folgel. Если я все-таки остался при своих более трудных и менее приемлимых чзгляоах. то это случилось олагч')аря аргументам, на которые наводит исследователя описанный здесь случай или любой другой детский невроз, и которые я здесь предла­гаю на суд читателя.

IX. Выводы и проблемы Не знаю, удалось ли читателю предлагаемого описания анализа составить себе ясную картину возникновения и развития болезни у моего пациента. Опасаюсь, что это скорее не так. Но как мало я обычно ни защищаю ИСКУС­СТВО моего изложения, на этот раз я хотел бы сослаться на смягчающие обстоятельства. Передо мною стояла за­дача, за которую никто еще никогда не брался: ввести в описание такие ранние фазы и такие глубокие слои душев­ной жизни; и лучше уже разрешить плохо эту задачу, чем обратиться перед нею в бегство, которое, помимо всего, должно быть связано с известными опасностями для стру­сившего. Итак, лучше уж смело показать, что не останав­ливаешься и перед сознанием своей недостаточности. Сам случай был не особенно благоприятен. Изучение ребенка сквозь призму сознания взрослого, что сделало возможным получить обилие сведений о детстве, — долж­но было искупаться тем, что анализ был разорван на самые мелкие крохи; это и привело к соответствующему несовер­шенству его описания. Личные особенности, чуждый наше­му пониманию национальный характер, ставили большие трудности перед необходимостью вчувствоваться в лич­ность больного. Пропасть между милой, идущей навстре­чу личностью больного, его острым интеллектом, благород­ным образом мыслей и совершенно неукротимыми поры­вами влечений сделало необходимой очень длительную подготовительную и воспитательную работу, благодаря которой еще больше пострадала ясность. Но сам пациент совершенно не виноват в том, что характер этого случая ставит самые трудные задачи перед описанием. В психоло­гии взрослого нам счастливо удалось разделить душевные процессы на сознательные и бессознательные и описать их с достаточной ясностью. В отношении ребенка это разли­чие почти недоступно нам. Часто не решаешься сам указать, что следовало бы считать сознательным, что -бессознатель­ным. Психические процессы, которые стали господствую-