Фрейд

Речь не идет о том, чтобы устанавливать какое-либо подобие или даже совпадение между средоточием сновидения, постулированным Фрейдом, и тем, что может быть названо средоточием субъекта, зародышевым образованием, где берет начало субъективность. Но можно считать, что эти две гипотетические фигуры, связанные с наиболее таинственными проявлениями деятельности сновидения, имеют некоторую близость или точку пересечения. Сознательная мысль в своем изнурительном столкновении с внешним миром, который

К оглавлению

380

МЫСЛЬ ФРБЙДА

опустошает ее, обездвиживает, заставляет разрываться, делать исключения и ввергает в страшные и неразрешимые логические противоречия, — все это имеет так много общего с работой влечения к смерти — находит поддержку и пополнение в мысли сновидения, действующей в эротическом плане через объединение и вовлечение. Не в точке ли пересечения рождающегося в сновидении желания и рождающейся мысли сновидения намечается первое движение субъективности? Фрейд утверждает, что личность видящего сны распределяется на все персонажи, а также на объекты и предметы, появляющиеся в сновидении. "Ирма — это я", — мог бы сказать он, повторяя известное выражение Флобера, писателя, которым он восторгался.

Но разве лишь тень сознания спящего, его остаточное Я дало Ирму и другие персонажи сновидений, и не правильнее ли будет считать, что и Ирма, и Я имеют один общий внутренний источник — сновидение, где обретает свое лицо субъект, и принцип которого может быть выражен в таком необычном варианте другой не менее известной формулировки: сон мыслит — следовательно, я существую!

381

ОБЛАСТЬ ОПЫТОВ И РАЗВИТИЯ

Работа по углублению во внутренний мир человека — самого Фрейда с его самоанализом, больных истерией и неврозами, служивших объектами его врачебной практики, человека в целом через исследования сновидений, — благодаря которой Фрейд создал свою "психологию глубин", неотделима у него от движения по открытию внешнего мира, усилий по расширению и развитию, приведших его к обращению к разнообразным внешним выражениям человеческой действительности: социальным, публичным, культурным; он продолжает свои опыты и эксперименты с использованием аналитического метода за пределами узкой области психологии.

Конечно, мы сможем дать упомянутым двойственностям (внутренний мир — внешний мир, психологическая глубина — культурологическая широта) лишь краткую характеристику, порой метафорическую. Достаточно рассмотреть, как так называемая психологическая "глубина" выражается в многочисленных внешних проявлениях, на поверхности, приобретая порой чрезвычайно значимые и показательные формы: комплексы симптомов, характерные черты, телесные проявления и разнообразные картины, в то время как культурное "расширение", "примитивный образ мышления", публичные проявления, политические и социальные системы, способы коммуникации ведут к "глубинам", которые открываются анализу: художественные произведения, скорбные ритуалы, структуры власти и просто человеческие взаимоотношения, когда их начинают рассматривать поверх масок и ролей.