|
4. РЕБЕНОК КАК ИСХОДНАЯ И КОНЕЧНАЯ СУЩНОСТЬ Фауст после смерти был зачислен в «Хор блаженные мальчиков». Я не знаю, соотносил ли Гете это диковинное представление с античными надгробными купидонами; последнее очень даже вероятно. Образ полушинелей указывает на завуалированного, т. е. невидимого, гения усопших который отныне — в детском хороводе — опять обнаруживает новую жизнь, окруженный морскими образами дельфинов и богов моря. Море — это излюбленный символ бессознательного, мать всего живущего. Так же как «ребенок»* при известных условиях (например, как в случае Гермеса и дактилей) имеет ближайшую связь с фаллосом как симво- 'Ср. обвинение епископа Asterius (Foucart. Mysteres d'Eleusis. Кар III). По сообщению Hyppolitos, верховный жрец сделал себя даже импо тентом, выпив чашу с ядом. Такое же значение имеют священнически< самокастрации на службе у богини-матери. 'К вопросу о споре с бессознательным см. Die Beziehungen zwischei. dem Ich und dem Unbewu?ten. 378 К. Г. ЮНГ лом производителя, он снова проявляется в надгробном фаллосе в качестве символа обновленного зачатия. Ребенок поэтому также является «renatus in novam infantiam»1. Иными словами, он не только исходная сущность, но также и конечная. Исходная сущность была до человека, конечная — после человека. Психологически это высказывание означает, что ребенок символизирует «предсознательную» и «послесознательную» сущность человека. Его предсознательная сущность — это бессознательное состояние самого раннего детства, послесознательная сущность — антиципация per analogiam2 того, что вне смерти. В этом представлении выражается всеобъемлющая сущность душевной целостности. Целостность ведь никогда не состоит только из объема сознания, но включает неопределенное и неопределяемое протяжение бессознательного. Поэтому эмпирически целостность имеет беспредельную протяженность, она старше и моложе сознания, обнимает его в пространстве и во времени. При таком определении речь идет не о спекуляции, а о непосредственном душевном опыте. Процесс сознания не только постоянно сопровождаем, но очень часто бессознательные процессы даже направляют его, поддерживают и приостанавливают. Душевная жизнь была в ребенке еще до того, как он имел сознание. Даже взрослый человек еще говорит и делает вещи, о которых он, по видимости, только впоследствии узнает, — если вообще когда-либо узнает, что они означают. И все же он говорит о вещах и Поступает так, как если бы он это знал. Наши сновидения постоянно говорят о вещах, превосходящих пределы нашего сознательного воззрения (почему их так хорошо использовать в терапии неврозов). Мы имеем предчувствия и ощущения из неизвестных источников. Страхи, причуды, намерения, надежды охватывают нас без видимой причины. Этот конкретный опыт образует основу того чувства, будто бы недостаточно известен самому себе, а вместе с тем — и мучительное подозрение, будто переживание самого себя было полной неожиданностью. — 270 —
|