О псевдогаллюцинациях

Зрительные псевдогаллюцинации лихорадящих больных не всегда представляют собой ряд непрерывно сменяющихся картин разнообразного содержания, но иногда являются и в форме стабильных явлений.

Одна моя знакомая, старушка лет 70, недавно была больна крупозным воспалением легких. За все время болезни у нее была лишь одна (правда, комплексная) галлюцинация, однообразно повторявшаяся в течение нескольких дней, и одна, еще более однообразно повторявшаяся, зрительная псевдогаллюцинация. Больная чувствовала, что на ней катаются две бутылки из-под вина; открыв глаза, она даже видела эти две катавшиеся по ее постели бутылки, из которых одна была из темного, другая из светлого стекла; колотясь одна о другую, бутылки издавали звон и этим звоном выговаривали все одну и ту же фразу: «раздели твой капитал, раздай твои деньги»; это была галлюцинация. Но едва лишь больная закрывала глаза, как перед ней надолго устанавливался псевдогаллюцинаторный образ приглашенной для ухода за ней сестры милосердия. Эта псевдогаллюцинация стабильно повторялась в течение трех дней и неотвязность образа была крайне неприятна больной; «чего хочет от меня эта рожа, чего она ко мне привязалась!» говорила с гневом больная.

Следующий случай может служить примером стабильной псевдогаллюцинации зрения в состоянии, промежуточном между психическим здоровьем и душевной болезнью.

Один из моих дальних родственников, Александр Мелехин, родился и воспитывался первое время своего детства в деревне, в Забайкальской области. Не имея наследственного расположения к душевным страданиям, он тем не менее, вследствие не совсем обычных условий умственного развития, с детства отличался некоторыми странностями, как то: любовью к уединению, религиозным направлением мысли, наклонностью к созерцательности и мистицизму. Эти черты характера получили особенное развитие, когда Мелехину было 12 лет, под руководством одного молодого человека, который, поступив в дом Мелехиных в качестве домашнего учителя, потом оказался помешанным на религии. Видя благодарную почву в религиозности мальчика, сумасшедший учитель со всем жаром и рвением фанатика принялся за религиозное воспитание Александра, поставив себе целью приготовить из него монаха-аскета. Вследствие этого «светские науки» были оставлены в небрежении, вместо того мальчик в течение всего дня должен был изучать псалтырь и Новый Завет, читать разные религиозные нравственные поучения и вести подробный счет своим прегрешениям, вольным, невольным, «еже словом, делом и помышлением». В комнате, служившей классной и спальней Александра, имелась громадная икона, на которой масляными красками на холсте было изображено, чуть что не в натуральную величину, распятие Христа, а на самом низу холста, как эмблема смерти, была помещена так называемая «Адамова голова», т. е. череп и под ним крест-накрест две бедренные кости. Стоя на молитве перед мрачной иконой, мальчик должен был прочитывать по подробному молитвослову утром — все утренние, вечером — все вечерние молитвы с прибавлением акафистов пресвятой богородице и сладчайшему Иисусу. Таким образом, 12-летнему Александру поневоле приходилось ложиться в постель с благочестивыми размышлениями чаще всего на тему только что прочитанных в молитвеннике слов: «да не будет одр сей ми в гроб…» Вот, раз вечером, отбыв обычное молитвенное стояние, мальчик улегся на свой «одр» и закрыл, в ожидании сна, глаза; вдруг, совершенно неожиданно он почувствовал, что перед его постелью кто-то стоит. Испуганно открыв глаза, он телесно никого не видит в комнате, слабо освещенной ночником, внутренне же, как при открытых, так и при закрытых глазах, но в последнем случае резче, он видит, что в двух шагах от постели, лицом прямо к ней, стоит, скрестив руки на груди, седовласый старец в черной монашеской рясе. В эту ночь бедный мальчик заснул, измученный душевно, лишь на рассвете; он никак не мог отделаться от этого субъективного образа, хотя внешними своими очами он не видел ничего особенного. Проснувшись на другой день, Александр почувствовал, что старец, будучи по-прежнему невидим телесно, все еще находится тут, оставаясь в прежней, все одной и той же позе. «Это преподобный отец Макарий», решил мальчик (вероятно, потому, что одна из более выразительных молитв на сон грядущий есть творение именно преподобного Макария), «это явление мне обозначает, что я скоро должен умереть». Только что описанный субъективный зрительный образ в качестве стабильной псевдогаллюцинации более двух недель не отвязывался от мальчика и чуть не свел его с ума. Боясь насмешек, Александр не рассказывал про это «явление» окружающим, но страдал он сильно, в особенности днем, так как постоянное присутствие в сознании одного и того же насильственно вторгшегося туда и крепко там застрявшего зрительного образа, естественно, чрезвычайно тормозило умственную деятельность и не позволяло готовить уроки или просто читать. Смотря на то место, где стоял «невидимо явившийся отец Макарий», Александр ничего не видел, кроме реальных предметов, именно угла комнаты, по одну сторону которого помещался комод, по другую кожаный диван (служивший мальчику вместо кровати). При всем том, внутренним, ничем не сокрушимым ощущением он чувствовал присутствие этого псевдогаллюцинаторного фантома, и образ старика, стоявшего в прежней позе, как сначала — лицом к дивану, неотвязно держался перед его внутренним зрением. Сидя над книгой и напрасно стараясь помощью чтения отвлечься (понятно, это был чисто механический процесс чтения, так как мысль тормозилась стабильной псевдогаллюцинацией). Александр боялся поднять глаза к тому месту комнаты, где, в его внутреннем видении, стоял св. Макарий, боялся, невольно ожидая, что увидит, наконец, этого старца уже не внутренним, а объективным зрением, как телесную действительность. Даже перейдя в другую комнату, Александр все-таки не мог отрешиться от своего старца и продолжал живо чувствовать, что последний все еще там, на прежнем месте, в углу, образуемом комодом и диваном, лицом к дивану. Эта стабильная псевдогаллюцинация, не оставлявшая Александра более двух недель, и навеянные ею мысли о близости кончины, лишила мальчика сна и аппетита и привела его в состояние меланхолического угнетения духа, которое, наконец, было замечено родителями. Когда, таким образом, обнаружилось, что влияние учителя (домашние считали его полусумасшедшим, в действительности же это был полный сумасшедший, с религиозным бредом и галлюцинациями по ночам), посты и религиозные упражнения (в которых родители сперва не находили ничего дурного) действуют губительно на психическое здоровье Саши, учителю было отказано, а мальчика отправили в Иркутск для помещения в пансион. Изменение занятий и прежнего образа жизни, путешествие, новая обстановка и новые впечатления помогли Александру позабыть св. Макария и освободиться от мыслей религиозно-меланхолического свойства; без этой резкой перемены в судьбе мальчика у него, вероятно, не замедлило бы развиться настоящее душевное расстройство. В данном примере мы имеем чистый случай «видения в духе», которое, как здесь видно, может быть совершенно не зависимым от произвольной игры фантазии.