|
Осенью 1927 г. случайно выяснилась его невиновность, и он был выпущен. Друзьями и родными он был встречен с колоссальной радостью. Тотчас же получил работу на фабрике в качестве инструктора, восстановлен был в комсомоле, но ничего не могло изменить его состояния. «До тюрьмы — он был первым человеком, а вышел оттуда последним». Работать было чрезвычайно трудно, хотя дело .свое он знал хорошо: его «парализовала» мысль, что он должен войти в цех, что его увидят сейчас, что он начнет краснеть, волноваться. Зачастую он подолгу простаивал у дверей цеха, не решаясь зайти туда. От партийной работы ему пришлось совсем отказаться, так как выступать на собраниях он не мог совсем. Однажды он пытался пересилить себя, но на середине принужден был остановиться, так как в замешательстве стал путать слова, забыл продолжение речи, покраснел, голос начал дрожать. Объективно с заводской работой справляется хорошо, считался на фабрике первым инструктором, но стоило все это ему «неимоверных усилий». Товарищами был по-прежнему любим, пробовал заводить новых друзей, заниматься спортом, думал, что это поможет ему справиться с собой, но состояние его все ухудшалось. В ноябре 1928 г. он поступил в санаторий «Сокольники». Улучшение не наступало. Из санатория перевели в клинику. Со слов сестры. Мальчиком помнит его .бойким, веселым, общительным, послушным, услужливым. С раннего детства — очень аккуратный, чистоплотный, требовал чтоб «все на нем блестело»..Учился хорошо. Был прилежен, за книгами просиживал до поздней ночи. По выходе из тюрьмы вольной оказался совершенно переменившимся: робким, застенчивым, ни людях — краснеет, «теряется», Дома же он требователен, капризен, «все по нем должно делаться». Претензии его главным образом направлены на соблюдение чистоты и порядка: «чуть складка на сорочке, тотчас же велит ее разгладить, чуть заметит в комнате малейший непорядок, все должно быть немедленно убрано». Больной совершенно потерял свою прежнюю веселость, реже стал видеться с Товарищами, большую часть времени проводит за книгами. Статус. Больной среднего роста, правильного телосложения, с преобладанием черт пикнического типа. Сердце несколько расширено вправо. Тоны глуховатые, сосуды мягкие, пульс ритмичный (по заключению терапевта— «спортивное Сердце»). Кровяное давление 115—80 мм. Отмечается некоторая потливость, легкий тремор вытянутых пальцев рук. Зрачки — равномерны, реакция на свет достаточная, сухожильные рефлексы живые. Больной ориентирован, сознание ясное. Общителен, приветлив, много и охотно рассказывает о себе и своей болезни. Рассказ свой часто прерывает слезами и просьбами помочь ему как-нибудь сделать с ним «что угодно», но только «исцелить его». «Так жить он больше не может», если клиника не изменит его состояния, то ему остается «лишь пулю в лоб пустить». Материальные и моральные условия его жизни складываются так. что он «должен был бы быть самым счастливым человеком на свете», а на самом деле «нет человека, несчастнее его», «перед вами лишь остов человека», «нет никого на свете, с кем бы он хорошо себя чувствовал», «пятилетний младенец заставляет его краснеть и теряться». Его все время тянет к публике, к обществу, а между тем — «каждый шаг для него трагедия». Стоит ему пройти мимо людей, как выступает робость, застенчивость, «внутренний трепет». Иногда начнет беседу хорошо, но вдруг «зальет лицо краской», «растеряется», «начнет казаться, что его уличили в чем-то». «Общение для него — равносильно петле». Длится это состояние с таким упорством, что «все рушится перед полной безнадежностью». В силу этого постоянная неудовлетворенность преследует его, «ничего не мило», «даже солнце и то не радует». «Если бы не робость, не застен-чипость, не страх общения», «то все было бы хорошо». Душа у него осталась прежняя. Временами состояние настолько улучшается, что больной чувствует себя почти исцеленным, «одно небольшое усилие медицины, и он будет здоров». «Но момент не схвачен, время утеряно, и все болезненные явления возвращаются вновь». Со стороны формальных способностей отклонений от нормы нет. — 87 —
|