|
Ощущения дают начало восприятиям: соответственно, тактильным, зрительным, обонятельным и вкусовым, которые собираются и откладываются впрок в рассредоточенных по периферии головного Мозга корковых центрах. Различные центры соединяются между собой ассоциативными волокнами, обеспечивающими быструю и легкую связь между ними. Эти связки делают возможными ассоциации между двумя или несколькими восприятиями разного рода: возбуждение одного органа чувств приводит к одновременному оживлению следов раздражения в других; если какое-нибудь ощущение: вкуса или, например, запаха — достигает соответствующего ему центра, оно немедленно отзывается воспоминаниями о всех прочих чувственных свойствах данного объекта: в нашем случае вид апельсина тотчас пробуждает в нас представление о его плотности, запахе, вкусе и т. д., равно как и запах его немедленно напоминает нам его форму, цвет, вкус и пр. При мании эта способность вызывать серии образов, относящихся к одному и тому же предмету, доведена до крайности. Образные ассоциации нагромождаются одна на другую, любое чувственное восприятие чего бы то ни было, всякий звук, запах незамедлительно порождают цепочки сопряженных с ним образов и, поскольку эти ассоциации осуществляются с невероятной быстротой, то мы видим, например, как красный цвет или слово «красный» тут же порождают длинные ряды понятий и представлений, так или иначе соединенных с этим цветом: больной будет говорить о красных штанах, солдатах, армиях, сражениях и т. д. Этот механизм очень точно описывает бессвязность маниакального больного, инкогерентность, которой на деле нет, которая таковой лишь представляется стороннему наблюдателю. Внутренняя работа мысли таких больных, описанная еще Falret-отцом и характеризующаяся сверхбыстрыми ассоциациями идей, может, в зависимости от степени интеллектуального возбуждения, в большей или меньшей мере опережать свое словесное выражение. Именно в этом причина речевой бессвязности больных — даже тогда, когда она выражена максимально. В относительно легких случаях имеются серии фраз или их обрывков, связь между которыми установить еще возможно, но в более тяжелых — речь сводится к набору слов, лишенных всякой понятной слушателю связи, становится истинно телеграфной. Но, повторяем, инкогерентность эта, как бы тяжело она ни выглядела, всегда лишь наружная: иногда через напор внешне противоречивых, разнонаправленных, скомканных идей, через оболочку разорванных, усеченных, но многозначительных слов, из которых состоят рубленые фразы больного, удается обнаружить путеводные маяки и вехи, указывающие на то, что основная нить монолога у них все-таки сохранена и определяет его преемственность. В мыслях больного имеется свой внутренний порядок, который надо искать и который можно найти, если хотеть этого. — 233 —
|