Психиатрия

Приведем для иллюстрации краткое описание одного случая из группы пресенильных психозов. Более всего для него подошло бы название инволюционной паранойи, но, рассматривая его особенности, можно видеть на его примере, как затруднительно отнесение пресенильных психозов к какой-либо определенной форме.

Б-ная К., 53 лет, девица, служит в одном книгоиздательстве помощницей заведующего складом.

О наследственности больной сведений нет. Лишившись родителей в раннем детстве, она была отдана на попечение чужим людям, которые ее недолюбливали, ласки она не видела, часто была бита, росла слабым ребенком, нередко припухали шейные лимфатические железы. До 12 лет была очень религиозна, большая фантазерка, любила читать сказки, мечтала о волшебной карете, которая увезла бы ее из тяжелой обстановки в какую-нибудь сказочную страну, была обидчива, пуглива, пряталась и подолгу молилась богу. С 12 лет жизнь ее изменилась, она поступила в сиротское женское училище, успешно училась, но брала больше своим прилежанием.

Замуж не выходила, так как к людям предъявляла большие требования и во многих «разочаровывалась»; «Не судьба»— говорила она. Некоторое время проработав как массажистка, в 1902 г. поступила конторщицей в изд. «Посредник», в этот период отмечается ее сильное увлечение идеями Толстого, участвовала активно в соответствующих кружках, стала вегетарианкой. Издательство как передовое в то время часто подвергалось гонениям, у сотрудников производились обыски; работая с увлечением, она тяжело переживала эти острые моменты, нервничала, особенно расстройство проявилось в 1905 г., когда после одного из обысков и ряда неприятностей она стала плохо спать, чувствовала общее напряжение. В 1918 г. в возрасте 43 лет она снова почувствовала себя плохо, была тосклива; казалось, что она кем-то обижена, сетовала на свою бессемейную жизнь, слышала, как на улице о ней переговаривались, боялась чего-то, чтобы запутать следы, ходила по каким то незнакомым улицам, голоса говорили: «Вот она, вот она». На этот раз болезненное состояние началось с прекращением менструаций, сначала она почувствовала, что у нее как будто отнимались ноги, все тело временами обдавало как бы жаром. Так длилось с год, затем все сгладилось, и она снова продолжала добросовестно и с интересом работать до марта 1923 г., когда в конторе была обнаружена пропажа денег. Несколько дней она находилась под впечатлением этой кражи; затем у нее сразу появилась мысль о том, что ее могут заподозрить в соучастии, стала тревожна, начала плакать по ночам, вскоре не могла сдерживаться и на службе Однажды ей показалось, что ее в окно «сняли», она стала бояться подходить к окну, завешивала его бумагой, казалось, что на нее подозрительно смотрят даже на улице и в трамвае, считала, что в квартире один жилец за ней подсматривает. Людей делила на две половины: одна желала ей добра, другая — гибели; перестала ходить в гости, так как боялась подвести своих знакомых, ждала обыска, всех милиционеров считала за агентов МУР, думала, что письма ее прочитывают на почте. Плохо спала, появились сильные головные боли, слышала, как мужские голоса говорили за окном: «Ах, ты тень загробная» Такое изменение состояния было замечено на службе, и одна из сослуживиц уговорила ее пойти в амбулаторию психиатрической клиники II МГУ. Вполне ориентирована, подавлена, тревожна, подозрительна, недоверчива, всех избегает, врачей боится и потому многое от них скрывает, тосклива, ждет ареста, о себе думает, как о погибшем, оплеванном, ни к чему непригодном человеке, мало разговорчива, считает, что ее обвиняют в политическом и уголовном преступлении, вся поглощена своими тревожными переживаниями. Интеллектуальный багаж сообразно полученному образованию достаточный, она хорошо осведомлена и о текущих важных общественно-политических событиях, но говорит обо всем вяло, с большим угнетением и отсутствием интереса; ко всему происходящему вокруг нее она безучастна, часто плачет; выходя в сад, тревожно озирается кругом, осматривает заборы, закоулки. Память как на давние, так и на текущие события расстроена, но по-видимому некоторую поправку следует сделать на ее общую заторможенность, вялость процессов. Так сначала не могла вспомнить год смерти Ленина, дала на это сильную эмоциональную реакцию, на глазах показались слезы, она повторяла: «позор, позор», затем, когда вспомнила, была рада, улыбнулась. Ассоциативная деятельность также замедлена, ассоциации бедны и однообразны, есть персеверации, дала комплексную задержку реактивного времени на слова-раздражители «урод», «жизнь», «одиночество». Способность суждения и критики не на высоте. У больной есть тенденция к диссимуляции своего состояния, она старается скрыть свои бредовые идеи самообвинения, самоуничижения, преследования и ущерба, отрицает галлюцинации и мысли о самоубийстве, только на свидании она сообщила своей приятельнице о своем желании разбить очки и проглотить стекла. Внимание очень неустойчивое, больная быстро утомляется, в счете делает большие ошибки, слабодушна. Мимика однообразна, выражение лица большей частью тревожное, количество движений уменьшено, почти все время лежит в постели, на прогулку выходит по принуждению, сидит всегда в одиночестве, согнувшись и съежившись.