|
- Ей так плохо, бедняжке, - продолжал, входя в роль, рыжий гонец, - она так кашляет, что трясётся вся её гостиница! Да, да, старина, она кашляет, будто ослица кричит: кха! кха! Вся деревня трясётся! - Хватит смеяться, - крикнул я ему, - замолчи! Я взял лист бумаги и стал писать. - Сбегай, отнеси письмо врачу и не возвращайся, пока не увидишь своими глазами, что он оседлал кобылицу. Ты понял? Беги! Он схватил письмо, сунул его за пояс и исчез. Зорба уже поднялся. Он торопливо одевался, не произнося ни слова. - Подожди, я пойду с тобой, - сказал я ему. - Я очень тороплюсь, - ответил он и ушёл. Чуть позже я тоже направился в деревню. Сад вдовы был пуст и благоухал. Перед садом сидел Мимито, одичавший, съёжившийся, наподобие побитого пса. Он исхудал, его провалившиеся глаза горели. Он обернулся и, заметив меня, схватил камень. - Что ты здесь делаешь, Мимито? - спросил я, скользя печальным взглядом по саду. Я вспомнил тёплые, ласковые руки… В воздухе стоял аромат цветов лимона и лаврового масла. В сумерках виделись прекрасные чёрные, горящие желанием, глаза вдовы, её ослепительные белые зубы, начищенные веткой ореха. - Почему ты об этом меня спрашиваешь? - проворчал Мимито. - Иди-ка ты отсюда по своим делам. - Хочешь сигарету? - Я больше не курю. Вы все негодяи. Все! Все! Он замолчал, задыхаясь, казалось, он подыскивает слова, чтобы выразить переполнявшие его чувства. - Негодяи… мерзавцы… лгуны… убийцы… Наконец, найдя слово, которое искал, он с облегчением захлопал в ладоши. - Убийцы! Убийцы! Убийцы! - дико кричал он пронзительным голосом и смеялся. Сердце моё сжалось. - Ты прав, Мимито, ты прав, - шептал я, уходя от него торопливым шагом. Подходя к деревне, я увидел старого Анагности, согнувшегося над своим посохом, внимательно, с улыбкой наблюдавшего за двумя жёлтыми бабочками, мелькавшими в весенней траве. Теперь, когда он постарел и его больше не волновали работа в поле, жена, дети, у него было время прогуляться равнодушным взглядом по земле. Увидев мою тень, старик поднял голову. - Какой ветер занес тебя сюда в такую рань? - спросил он. Но, должно быть, заметив моё обеспокоенное лицо, не дожидаясь ответа, сказал: - Иди быстрее, сынок, не знаю, застанешь ли ты её в живых… Эх, несчастная! Широкая, столько ей послужившая кровать, самая верная подруга мадам Гортензии, стояла в самой середине маленькой комнаты, почти не оставляя свободного места. Над ней, задумавшись, склонялся её преданный интимный советник в зелёной одежде и жёлтой шапочке - то бишь попугай с круглыми и злыми глазами. Он пристально смотрел на свою распростёртую, стонущую хозяйку, наклоняя свою почти человечью голову немного набок, чтобы лучше слышать. — 184 —
|