|
— Все нормально, — произнесла я, хотя это было совсем не то, что я хотела или собиралась сказать. Она съежилась в ногах моей кровати, как будто ожидая приговора. Я тоже не знала, как мне себя вести, и несколько мгновений молча смотрела на нее. Мама склонила голову, и мне показалось, что она молится. Я замерла. А потом я просто этого не выдержала. Я сделала то, что мне хотелось, чтобы сделала она . Я обняла ее и прижалась к ней так крепко, как будто от этого объятия зависела моя жизнь. Отец тоже поднялся по лестнице и остановился у двери. Поверх склоненной маминой головы я встретилась с ним глазами. Он попытался улыбнуться, но губы его не слушались. Вместо этого он подошел к нам и положил мне на затылок свои прохладные пальцы, совсем как Иисус на тех картинках, где он исцелял немощных и слепых. Он очень долго не убирал руки, как будто и в самом деле верил, что это способно унять мою боль. ***Когда я была маленькая, отец хотел, чтобы я обращалась к нему «па», как это принято у девочек в Ирландии. Но я выросла американкой и привыкла называть его «папа», а потом, став постарше, сократила это до «пап». Интересно, как станет называть нас с Николасом наш ребенок? Вот о чем я думала, набирая номер отца. По иронии судьбы это был тот же самый телефон-автомат, с которого я позвонила ему, впервые оказавшись в Кембридже. На автовокзале было холодно и пусто. — Па, — обратилась к нему я, преднамеренно используя это обращение, — я по тебе скучаю. Голос отца тут же изменился, как менялся всегда, когда папа понимал, что говорит со мной. — Пейдж, девочка моя, — сказал он. — Второй звонок за одну неделю! Это не просто так! Должна быть какая-то причина. Я не понимала, почему мне так трудно это произнести. Я не понимала, почему не сказала ему раньше. — У меня будет ребенок, — сказала я. — Ребенок! — Улыбка отца заполнила все паузы между словами и звуками. — Внук! Вот это причина так причина! — Роды в мае, — продолжала я. — Где-то на День матери. — Так и должно быть, — тут же откликнулся отец и рассмеялся. — Насколько я понял, ты не только что об этом узнала. В противном случае я так и не сумел объяснить тебе насчет птичек и пчелок. — Конечно, я давно об этом знаю, — виновато сказала я. — Я просто… Я не знаю… Мне нужно было время. Вдруг меня охватило безумное желание рассказать ему все, что я держала в себе все эти годы, все, что, насколько я могла судить, он и так знал. С моего языка уже готовы были сорваться нарочито небрежные слова: «Ты помнишь тот вечер, когда я ушла из дома?» Я с усилием сглотнула и заставила себя вернуться в настоящее. — 107 —
|