|
Когда вновь раздается папин голос, он похож на туго натянутую гитарную струну, невозможно сказать музыка это или плач. Он: Знаешь, как пингвин выбирает себе пару? Он находит идеальный камешек и отдает его той, на кого положил глаз. Он протягивает маме маленький камешек. Она сжимает его в ладони. Б?льшая часть маминых журналов из Ботсваны исписана данными: кличками и перемещениями слоновьих семей через Тули-Блок; датами, когда у самцов был гон, а самки производили на свет детенышей. Она ежечасно записывала в журнал сведения о поведении животных, которые то ли не знали, то ли не обращали внимание на то, что за ними наблюдают. Я читаю каждую запись, но представляю не животных, а руку, которая это писала. У нее пальцы судорогой не сводило? Возник ли на месте, где карандаш прижимался к пальцу, волдырь? Я сопоставляю фрагменты, как мама тасовала и перетасовывала свои наблюдения о слонах, пытаясь сложить из малейших деталей картину. Интересно, испытывала ли она разочарование оттого, что видит лишь отдельные части, а не всю картину целиком? По-моему, работа ученого и заключается в том, чтобы восполнять пробелы. Однако я смотрю на эту мозаику и вижу: для того чтобы разгадать загадку, мне не хватает одного-единственного куска. Мне начинает казаться, что Верджил испытывает то же самое, и я вынуждена признать, что не знаю, как это характеризует нас обоих. Когда он говорит, что выполнит свою работу, я не очень-то ему верю. Трудно верить человеку, который пребывает в таком похмелье, что, кажется, даже попытка натянуть пиджак может привести к инсульту. Я решаю, что единственный способ проверить, помнит ли он о нашем разговоре, — вывести его из конторы и заставить протрезветь. — А давайте продолжим разговор за чашкой кофе, — предлагаю я. — Когда ехала к вам, проезжала мимо закусочной. Он хватает ключи, но этого я допустить не могу. — Вы пьяны, — говорю я, — сама поведу. Он пожимает плечами, но не спорит, пока мы не выходим из здания и я не начинаю отстегивать велосипед. — Что это, черт побери? — Если вы не знаете, что это, то вы еще пьянее, чем я думала, — отвечаю я и сажусь за руль. — Когда ты сказала, что поведешь, — бормочет Верджил, — я решил, что у тебя есть машина. — Мне всего тринадцать лет, — замечаю я и жестом приглашаю его устраиваться на раме. — Ты шутишь? Какого года этот велосипед? Семьдесят второго? — Если хотите, можете бежать рядом, — отвечаю я, — но с такой головной болью, как у вас, я бы выбрала первый вариант. Вот так мы и приехали в закусочную: Верджил Стэнхоуп — сидя на моем горном велосипеде, расставив ноги, а я — стоя между ним и рулем. — 71 —
|