|
Из-за двери появилась голова Новикова. — Годится! — сказал он. — Можете отдыхать, Хлебников. Во дворе защелкали затворами, пришла смена с постов. Славка встал у дверей, закурил. Улыбки на его лице не было. "Сейчас вся эта орава в минуту уничтожит плоды труда моего!" — подумалось ему с неотвратимой грустью. Ребята приближались к входу в караульное помещение. Впереди шел Ребров, за ним Борька Черецкий, Леха, Мишка Слепнев и все остальные. — Вытирайте ноги получше! — выкрикнул, не надеясь на успех, Славка. Ребров старательно затоптался на разложенной тряпке, сбивая ее в комок. — Ну ты чего застрял?! — возмутился Слепнев. — Освободи-ка проход! — А в лоб не хочешь?! Задние поднажали и протолкнули Сергея в караулку как пробку внутрь бутылки. — Куда прете? Ноги вытирайте? — не вытерпел Славка. — Ша! — пробасил Слепнев. — Ссокуха, поломойка ты наша! Прямо на глазах вся наведенная им чистота исчезла бесследно: c сапог обсыпались комья глины, липкие листья ночью шел дождь. Славкин голос потонул в гуле. Еще бы, после двух часов вынужденного молчания все старались наговориться всласть. Им было не до Славки и его хозяйственных забот. Сергей прихлопнул по плечу: — Ну ты молоток! Один и такую чистотищу навел! Сейчас это прозвучало как издевательство — в коридоре была грязь, дальше некуда. Ответ застрял у Славки в горле. А пришедшие разносили сор по комнатам. На шум выбежал Новиков. — А ну, на улицу сапоги чистить! — погнал он всех. Ребята неохотно поплелись к дверям. — Самого-то на пост не загонишь — проворчал Слепнев под нос. — Постоял бы с наше! Новиков уставился на Славку. — Придется еще разок попотеть! — сказал он и захлопнул дверь. Не было печали! Славка в сердцах поддел ногой валяющуюся посреди коридора тряпку. Та покорно взлетела к потолку, разбрызгивая по стенам черные капли. "Так-с, и ты туда же! Никакого просвета!" Он опять засучил рукава, сдвинул за спкну подсумок и пошел в бытовку, где его поджидали старые знакомые здоровенная деревянная швабра и ведро с двумя выведенными масляной краской буквами: КП — караульное помещение. "Привет, Серега! Пишу тебе от полнейшей безысходности и глубочайшей печали, так что не обессудь! Дела мои швах! Сессию я даже не сдавал, не допустили. Надежда на поддержку предков лопнула. На днях прилетел пахан — все разузнал, осерчал до посинения, говорит: "Крутась сам, как знаешь! А на меня не рассчитывай, тунеядец!" Ему тут напели: и соседи, и знакомые — все выложили, паразиты! Так что теперича можно прямо и смело сказать, что насчет губы не такой уж и пустой треп был. Отчислить меня, конечно, до будущей сессии хрен удастся, но мне от этого не легче — рано или поздно вышвырнут! А тогда одна надежда на тебя (ха-ха!). Короче, если не осенью, так уж будущей весной точно забреют. Пропади все пропадом тогда, сдохну я на казенной каше! — 155 —
|