|
Я изучила ртутный столбик под лампой. — Посмотри. У меня все расплывается. Ты рассеянно поднес термометр к свету. — Ева, ты все подстроила. Ты держала его на лампочке или что-то в этом роде. — Ты стряхнул термометр, сунул кончик мне в рот и отправился менять Кевину памперс. Я прошаркала к пеленальному столику и предъявила улику. Ты проверил показания и мрачно уставился на меня. — Ева, это не смешно. — О чем ты? — На этот раз я не смогла сдержать слезы. — Нагревание термометра — дурацкая шутка. —Я не нагреваю термометр. Я просто сунула кончик под язык... — Вздор, Ева, здесь 40 градусов. — Ох. Ты посмотрел на меня. Ты посмотрел на Кевина, впервые разрываясь между обязательствами передо мной и сыном, затем поспешно схватил его со столика и с такой непривычной небрежностью положил в кроватку, что он забыл о своем строгом расписании спектаклей и разразился дневным я-ненавижу-весь- мир визгом. — Прости! — Ты оторвал меня от пола и отнес на диван. — Ты действительно больна. Мы позвоним Райнстайн, отвезем тебя в больницу... Я задремывала, все расплывалось, но я четко помню, как подумала, чего мне все это стоило... И получила бы я холодное полотенце на лоб, три таблетки аспирина, стакан холодной воды и звонок доктору Райнстайн, если бы термометр показал только 38,3 градуса. Ева |
|
21 декабря 2000 г. Дорогой Франклин, Я немного взволнованна. Только что мне позвонили, а я понятия не имею, как этот Джек Марлин достал мой номер, не внесенный в телефонную книгу. Марлин представился документалистом с Эн-би-си. На мой взгляд, шутовское рабочее название его проекта — «Внеклассная работа» — вполне аутентично, и по меньшей мере он быстро дистанцировался от «Страданий в Гладстон-Хай», кошмарного шоу телекомпании, где, как информировал меня Джайлз, в основном показывают в прямом эфире рыдания и поминальные службы. И все же я спросила Марлина, почему он решил, что я захочу принять участие в очередной сенсационной аутопсии того дня, когда, насколько я понимаю, закончилась моя жизнь. А он ответил, что, может, я хотела бы изложить «свою версию этой истории». — И что же это за версия? — Я живо вспомнила наш разговор над семинедельным Кевином. — Например, не был ли ваш сын жертвой сексуального насилия? — подсказал Марлин. — Жертвой? Мы говорим об одном и том же мальчике? — Как насчет прозака? — Сочувствие, слышавшееся во вкрадчивом голосе, вряд ли было искренним. — Это была его защита на процессе, и довольно хорошо доказанная. — Идея его адвоката, — еле слышно отозвалась я. — 74 —
|