|
Может, взыграло мое воображение, но всякий раз, проходя мимо этой пары, школьники старались держаться как можно дальше. Я могла бы встревожиться, ведь нашего сына явно избегали, и я действительно немного забеспокоилась, хотя никто не хихикал над Кевином, как над парией. Наоборот, рядом с Кевином смех и разговоры обрывались и возобновлялись лишь после того, как учащиеся оказывались вне пределов слышимости. Девочки напряженно распрямлялись, словно переставали дышать. Даже здоровые парни спортивного телосложения смотрели прямо перед собой, лишь изредка опасливо оглядываясь на Кевина и его ручного хомяка. Хотя восьмиклассники не выходили на танцпол, толпясь у стен спортзала, пространство на добрых десять футов по обе стороны от нашего сына и его кореша пустовало. Ни один из его одноклассников не кивнул, не улыбнулся, не отважился даже на безобидную шутку, словно боясь рисковать… чем? Я ожидала, что, услышав бьющие по мозгам ритмы неизвестных мне современных музыкальных групп, почувствую себя старой, однако мои опасения не оправдались. Я с изумлением различила в море вневременного рока некоторых из «мастеров», как мы их тогда претенциозно называли, под чью музыку мы с тобой танцевали в нашей молодости: «Стоунз», «Креденс», «Зе Ху», Хендрикса, Джоплин и «Зе бэнд». И подумать только, Франклин, «Пинк флойд»! Мне особенно нечего было делать, а вид сладкого красного пунша вызывал отвращение и страстное желание хлебнуть водки, и я размышляла о том, была ли наша эпоха особенно выдающейся или Кевина – особенно бедной, если его сверстники до сих пор топяутся под «Кросби, Стиллз, Нэш и Янг”, “Грейтфул дэд” и даже “Битлз”. Когда поставили затасканную “Лестницу на небеса”, я с трудом подавила смех. Я вовсе не ожидала, что Кевин будет танцевать; это было бы тупо, а в некоторых отношениях наш мальчик не менялся с четырехлетнего возраста. Остальные воздерживались от танцев не из-за отсутствия желания; мы были такими же, никто не хотел выходить первым и привлекать к себе излишнее и неизбежно совсем не доброжелательное внимание. В мое время мы подзуживали друг друга подвигаться у стены и выползали в круг, только достигнув безопасного кворума человек в десять. Потому я была потрясена, когда в центр зала, по которому кружились световые пятна, отбрасываемые зеркальным шаром, вышла одна-единственная девочка. И именно в центр, а не в темный уголок. Из-за бледной, прозрачной кожи, белокурых не только волос, но и ресниц и бровей ее лицо казалось полинявшим. Маленький, скошенный подбородок. Именно благодаря этому слабому подбородку, а не далеким от классики чертам ее никогда не сочтут хорошенькой (какая малость нас губит). Другой проблемой была ее одежда. Большинство девочек благоразумно предпочли джинсы, а те немногие платья, что я заметила, были или из черной кожи, или переливались блестками, как потрясающее платье Лоры Вудфорд. Однако платье этой четырнадцатилетней девочки - для краткости назовем ее Элис - почти достигало колен, пояс был завязан сзади огромным бантом, плюс пышные рукава. В волосах лента, на ногах лакированные лодочки. Ее явно одевала мама, страдающая прискорбно распространенным представлением о том, как должна выглядеть на вечеринке юная девушка, невзирая на то, какой год за окном. — 193 —
|