|
– Я долго ее искал, – говорит. – Везде искал. Таких больше не делают. Двадцать лет как с производства сняли. – Ты что, их собираешь? – Умм. Посмотри-ка. Он встает, идет к стене, поднимает ковер в красно-зеленую клетку, вынимает два пакета. Тяжелые, они едва не рвутся в его руках. Высыпает содержимое первого пакета на спальник. Кнопки от сливных бачков. Много кнопок, разных, некоторые пожелтели от возраста, есть новенькие. Рассыпает их, дает мне насладиться зрелищем. Затем высыпает содержимое другого пакета. Он только наполовину заполнен кнопками, на дне – разные мятые бумажки, его паспорт, пара эмблем с серпом и молотом, все это теперь на спальнике. – Я собирал их два года, – говорит он, – теперь у меня почти весь «Густавсберг». Не хватает парочки. Ту, сегодняшнюю, я давно искал. – Где ты их берешь? – Везде. Но… теперь, когда у меня уже столько, это довольно сложно. Музеи. По средам можно проскользнуть со школьниками. – А я все гадал, кто же их ворует. А это ты… – Не только я… – Конечно, нет. – Иногда их до меня крадут. – Зачем? Он пожимает плечами: – У меня почти весь «Густавсберг». Но «Ифо» тоже много… Он тщательно собирает кнопки и засовывает их в пакеты, я беру его паспорт, выданный в уже не существующей стране. Вот итальянская печать, вот печать, поставленная в Копенгагенском аэропорту. Листаю, пока не дохожу до фотографии. Мальчик, еще не начавший бриться, ему сказали, что надо улыбаться. Темные волосы с пробором посередине. Большого мальчика привели к фотографу. Ана, наверное, стоит где-нибудь за пределами видимости. Он убирает пакеты под ковер. Я смотрю на него: – Ну что, пойдем или ты сначала в ванную? Когда мы с Иваном вместе, он говорит. Говорит о войне. Он не спрашивает, хочу ли я слушать. Он старается не сводить все к войне. Мы идем, а он рассказывает, каково это – бояться ходить по улице, высматривать повсюду снайперов. И как в какой-то момент становится все равно. И ты больше не спешишь. Иван останавливается и оглядывается: – Где мы? – Эмдруп-Торв, купим картошки фри. – Но… есть ведь «Макдональдс» и гриль-бары и… – Настоящий картофель фри. Может, это все потому, что Иван говорит только о своем детстве, но хочется такого крупного масляного картофеля фри, какой мы с братом едали детьми. Большие ломтики, как мужские пальцы, с каменной солью и желтоватым блестящим соусом. Я вижу вывеску гриль-бара. Беру Ивана под руку и тащу за собой. Сегодня ему предстоит попробовать настоящий картофель фри. Я не был уверен в том, что заведение все еще существует. Заказываю две большие порции картофеля фри и дополнительную порцию соуса. Только китайцы способны такое приготовить. Всё как тогда. Пока мы едим, и Иван пьет «Кокио», и цыплята крутятся в окошке на вертеле, и доносятся звуки пинбола, он рассказывает, как его мать продала телевизор. За корзину апельсинов. Сначала отец рассердился, и они опять орали на кухне, и она все повторяла: это же вранье, все вранье, все, что они говорят, – сплошное вранье, хочешь, чтобы дети слушали это вранье? Тут отец вынужден был признать ее правоту. Вскоре оказалось, что мать заключила хорошую сделку отключили электричество. Иногда его включали, а потом снова выключали. Но в основном приходилось без него обходиться. По вечерам отец читал старые газеты, сидя в кресле при свете стеариновой свечи. А Иван с Аной сидели и скучали, они привыкли к телевизору, к свету, к теплу. — 39 —
|