|
– Ну и сколько же времени ты подслушивал всех этих людей? – Несколько месяцев. Конечно, сначала я с трудом отличал один голос от другого. Моя аппаратура позволяла прослушивать одновременно не более одного источника и не могла идентифицировать, из какой квартиры ведется передача. Приходилось соблюдать осторожность. Например, я не мог позволить себе слишком долго ходить по коридорам, ожидая, что кто-нибудь из жильцов выйдет из прослушиваемой квартиры. Нужно было пользоваться случайными встречами – в холле или в лифте, заводить с жильцами разговор и пытаться запомнить их голоса. На то, чтобы установить, кто из жильцов каким голосом говорит, я потратил около трех месяцев. – И тебе это удалось? – Да. Я вычислил их всех. Но, разумеется, большинство из них были мне абсолютно неинтересны. – А эта женщина? – Она меня заинтересовала. Ее квартира была на одном этаже с моей. Я узнал ее голос, когда она с кем-то поздоровалась в холле. Ее квартира была среди тех, которые я прослушивал особенно часто. – И что ты сделал потом? – Я несколько дней просидел дома, прослушивая ее квартиру. Она жила одна и не ходила на работу. Я мог слушать даже по утрам, когда остальных все равно не было дома. – Как ты ухитрился завести с ней знакомство? – Я стал обходить жильцов, собирая подписи под жалобой на плохое состояние коридоров и вентиляции. Зашел и к ней. Потом назначил ей свидание. – Это нечестно. Нечестно потому, что у тебя было перед ней преимущество. – В определенном смысле, конечно, было. Но до того как я с ней стал встречаться, я очень многого не знал о ее жизни. Например, иногда в квартире подолгу царило молчание. Слышались какие-то шумы, которые мне не удавалось расшифровать. Иногда, даже когда она говорила, я не сразу узнавал ее голос, потому что он был нарочно изменен. Случалось, я не мог расслышать, о чем и с кем она говорит, из-за включенного радио, телевизора или проигрывателя. – А когда ты стал с ней встречаться, ты рассказал ей про прослушивание? – Нет. – И ты до сих пор прослушиваешь ее квартиру? – Какое-то время я продолжал этим заниматься, но затем перестал. Я чувствовал себя как ученый, закончивший эксперимент. Образец, который я так долго наблюдал и исследовал, перестал быть для меня тайной, и я потерял к нему всякий интерес. Я мог теперь манипулировать им иначе. Ведь эта девушка влюбилась в меня. * * *Мне пришло в голову, что если я познакомлю ее с наркотиками определенного типа и она пристрастится к ним, то сможет измениться как личность. Она может превратиться в совсем другую женщину, и, хотя наши отношения сохранятся, я уже не буду понимать с такой ясностью, что она собой представляет. У нас могло бы начаться что-то совсем новое. — 66 —
|