|
— Еще не известно, кто тут папуасы… — ответил Бегун. Вслед за Еремеем они прошли через все село к избе, соседней с церковью. В сенях Еремей пропустил их вперед. В красном углу, под образами, у накрытого стола сидел древний старик в черной рясе, перепоясанной узким кожаным ремешком. Возраст его уже трудно было понять, темное, как сосновая кора, лицо сплошь собрано в морщины, водянистые глаза глубоко запали под безбровый лоб, сквозь жидкие бесцветные волосы просвечивали старческие пятна на темени. Однако он высоко и легко держал голову, внимательно наблюдая за гостями. Бегун перекрестился на образа и поклонился. Толкнул локтем Леву, тот повторил. — Мир дому сему, — сказал Бегун. — Мир входящему, — неожиданно сильным низким голосом ответил старик, — Гость в дом — Бог в дом. Проходите, садитесь. Вот, на столец. Левка неуверенно глянул на стол. — Может, на табуретку лучше? — спросил он. — Я и говорю: на столец, — указал старик на табурет. Бегун и Рубль сели, Еремей тоже присел на лавку. — Неждана! — окликнул старик. — За смертью тебя посылать! Братину неси! С другой половины избы вышла девка, та, что весну кликала, только белые волосы собраны теперь были в тугую толстую косу. Увидав ее, Еремей вдруг робко заулыбался. Неждана, потупив глаза, поставила на стол братину под крышкой, не выдержала, глянула искоса на чудных гостей и прыснула, прикрывая рот ладонью. — Поди, — досадливо махнул старик. — Петр! Из-за застенка вышел здоровый малый, на одно лицо с Нежданой, но погрубее, скуластей. Он исподлобья, недобро покосился на гостей и ушел за сестрой. — Откушайте, что Бог послал, — предложил старик и первым поднялся, опираясь на стол. Повернулся к образам, перекрестился и помедлил, прислушиваясь. Бегун зашептал молитву, достаточно громко, чтобы слышно было священнику. Лева не знал слов и только шевелил губами. Старик снял крышку с братины. — Берите корчики. Бегун неуверенно пошарил глазами по столу. — Кресты носите, а русских слов не знаете, — сказал старик. Он взял один из маленьких ковшиков, висящих по краю братины, зачерпнул и аккуратно выпил, утерев затем рот ладонью. Бегун зачерпнул следом. У него перехватило дыхание, на глазах против воли выступили слезы. Рубль, выпучив безумные глаза, раздувал щеки и наконец закашлялся, выпрыснув водку на скатерть, не успев даже прикрыться ладонью. — Крепка-а… — осипшим голосом сказал он, отдышавшись. — Градусов шестьдесят? На можжевельнике? — 27 —
|