|
Люси неторопливо прошла квартал по Флад-стрит, а затем ноги сами свернули налево, выводя ее на бульвар Сент-Лу. Она намеренно выбрала этот обходной путь, поскольку после нетипично погожего лета пришла золотая осень, а Люси очень любила богатое убранство деревьев на улицах в этом уголке города. Здесь находились старинный тюдоровский особняк и парк, в котором принцесса Елизавета в начале пятидесятых годов шестнадцатого столетия собственноручно посадила тутовые деревья. Они по-прежнему росли всего в нескольких улочках отсюда, неподалеку от Чейни-роу. Люси снова свернула налево и двинулась по Фин-стрит, мимо паба, куда уже подтягивались любители пятничного ланча. Помнится, именно доктор Фин высказал однажды «прекрасную мысль» — по крайней мере, ему ее приписывали — посадить деревья вдоль всей улицы. Королева Виктория с жаром поддержала эту идею, которая потом прижилась по всей Европе. Что ж, такая история существует, пусть и не совсем правдоподобная; так или иначе, в симпатичном палисадничке при пабе еще осталось несколько отличных деревьев — живое свидетельство дальновидности доктора Фина. Один из завсегдатаев паба, молодой мужчина приятной наружности, при входе озорно подмигнул ей, и Люси улыбнулась в ответ на молчаливый комплимент. Значит, выглядит она вполне сносно. Несмотря на странную невесомость в теле и общую слабость, Люси пока ощущала в себе силы, поскольку, где бы она ни прогуливалась, ее настроение неизменно переходило от мрачного к приподнятому — чего, впрочем, на этот раз не случилось. Но сейчас она просто слишком больна и занята посторонними мыслями… Подойдя к огромному зданию, служившему границей территории больничного комплекса, Люси вдруг ощутила, что ее пронизывает острое желание нашкодить — словно у школьницы, прогуливающей уроки. Ее дни теперь шли по кругу, а время спряталось за пределами внешнего мира и там застыло, поэтому ей постоянно казалось, что она куда-то проваливается — словно Алиса в кроличью нору. Все вокруг утратило конкретность, и ей беспрестанно приходилось одергивать себя и вспоминать, в какой день, в какой месяц, в какое время она в данный момент живет. Один час перетекал в другой; она потихоньку пробиралась по страницам Вордсворта, Дж. М. Барри и даже Шопенгауэра — неоцененное ею прежде тематическое разнообразие, помогающее углубленным раздумьям. Затеянное ею лоскутное покрывало едва заметно разрасталось, но и все остальное, казалось, тоже двигалось словно в замедленной съемке. Вне больницы все дышало памятью прежней жизни, и Люси вдруг захотелось остаться внутри этой бурной жизнедеятельности и больше не возвращаться в свою келью. — 16 —
|