|
Это была японская Амэ-но удзумэ, которую когда-то изображала передо мной Цуки в ванной комнате бабушкиного дома, но Амэ-но удзумэ, преобразившаяся в загадочного бога Шиву. И дружный хор пришедших на похороны людей пел ему хвалы, называя Шиву неуничтожимым Победителем Смерти. По представлениям индусов, лишь он один среди всех богов переживет вселенскую катастрофу. Шива обладает амбивалентным противоречивым характером, он одновременно является хранителем и разрушителем, аскетом и похотливым сатиром. Он сочетает в себе фаллическое и гермафродитное начала. По поверьям, Шива бродит по кладбищам в образе растрепанной сумасшедшей женщины, являясь повелителем существ, обладающих темной природой. Я спросил у моего гида, доктора Чэттерджи: – Это священный реквием, танец в честь умершей женщины; Доктор Чэттерджи отрицательно покачал головой. Он объяснил, что это скорее просто эротическое развлечение, которое свидетельствует о богатстве семейства умершей женщины. Однако, на мой взгляд, в комнате не было никаких признаков богатства. Я стоял у окна в арке, окрашенной в зеленый – любимый цвет индусов. За моей спиной круто взбиралась в гору улочка, запруженная рикшами, телегами, которые тащили волы, коровами и бесчисленными нищими. Дом, подобно многим другим в центральной части Бенареса, был деревянным, двухэтажным, с закругленными углами и ажурными резными украшениями. Заметив мое японское узкоглазое лицо в окне, присутствующие разразились звонким смехом. Никто из них не выглядел встревоженным. Я был для них всего лишь комическим эпизодом, усиливавшим царившее на похоронах веселье. Когда танец закончился, трансвестит подошел ко мне и, протянув руку, предложил отведать пастельных тонов сладости. Они лежали на его ладони, тоже окрашенной в ярко-алый цвет, как и подошвы ступней. Угощая меня, танцор что-то сказал. – Добро пожаловать в Каси, – перевел доктор Чэттерджи. Я заметил, что танцор уже немолод. Крашеные волосы, на лице толстый слой косметики. По-видимому, он изо всех сил пытался скрыть свой возраст, и это показалось мне неприятным. Он не столько изображал женщину, сколько противоестественную страсть старухи к молодому человеку, жадный разврат. Я снова испытал разочарование, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу. Нет никаких богов. Мы все пребываем в погоне за волшебством, которое постоянно обманывает нас. Неужели я совершил это путешествие лишь для того, чтобы увидеть в зеркале отражение собственного скептицизма? Неужели любое событие для меня всегда должно заканчиваться разочарованием, утратой веры? Неужели я должен вечно хранить этот призрачный лунный свет в пустой склянке своего творчества? Мне вдруг стало жаль, что я не индус и не исповедую со смирением и радостью индуизм – эту неэффективную религию. — 163 —
|