Рай в шалаше

Последние дни Денисов пропадал у себя в институте, вечерами же им приходилось ходить в гости — многие приятели и сослуживцы Денисова как нарочно сговорились родиться в эти последние дни сентября. Денисов ездил без машины — что делать обычно не любил, — много пил, молчал сумрачно, чужие жены глядели на него с привычным для Тани обожанием.

Стараясь в том себе особенно не признаваться, Таня на этих днях рождения, в домах, куда они ходили из года в год, так что заранее было известно, где какие будут гости и какое фирменное горячее блюдо — баранья нога, цыплята или домашние пельмени, — отчаянно скучала. Говорили о последних работах, в которых Таня ничего не понимала, о публикациях, о том, кто и где как выступил, по инициативе жен обсуждали, кто где провел отпуск. Многие были в Болгарии и взахлеб, перебивая друг друга: «А там были? А туда ездили?» Денисов с Таней в Болгарию до сих пор не собрались, это выглядело почти непристойно. Обсуждали цены на дубленки, козыряли друг перед другом водками и винами, приготавливали один ловчее другого коктейли, лучше Денисова все равно никто не умел. В промежутках показывали слайды, но это уже была не Болгария, а Штаты, Франция или Япония — командировочный дефицит.

...Было тягостно слушать, странно, что о таких вещах можно проговорить весь вечер и с большим удовольствием. На одном из вечеров кто-то кинул через стол гранат для коктейля, попал в стенку, обои расцвели ярко-красными брызгами, хозяин, быстро справившись со своим лицом, сделал вид, что испорченная стена доставила ему несказанное удовольствие, и только Денисов встал, промокнул салфеткой, присыпал солью, остальные уже отвлеклись. Была в Денисове та рукастость, то доброжелательное внимание к бытовым мелочам, которые привлекали к нему женские сердца.

На последнем вечере старый их с Денисовым приятель, свидетель в загсе со стороны жениха, наклонился к Тане: «Внешне мы стали неузнаваемы, да, Танечка? Успех, престиж, зарплата, Димыч наш — признанный гений. Все мы в большом порядке, кроме Мишки, царство ему небесное, да будут ему проклятые Памирские горы пухом. А внутри у нас что? Ты не задумывалась? Скажи мне, психолог, скажи, побеседуй со мной, успокой. И за что Вальке такая жена обломилась? Придешь на наш годовой вечер? Я лично тебя приглашаю! Вот где будет цирк».

...Про «внутри», о котором говорил свидетель начала их с Денисовым жизни, лучше было не думать, лучше уж ходить в гости, покорно смотреть слайды Сан-Франциско и Токио, слушать рассказы об алкоголике лаборанте, о сломавшихся установках и нечистых экспериментах, лишь бы не оставаться с глазу на глаз с мужем. К Пете все эти вечера приезжали то свекровь, то Танина мать: Петька забастовал, сказал, ночевать теперь будет только дома, не хочет он из-за гостей отправляться к бабушкам. Бабки укладывали его спать и, не дожидаясь родителей, удалялись восвояси. Сын уже вырос, они с Денисовым могли себе позволить возвращаться поздно; они подолгу шли по бульварам, на лавочках целовались юные парочки. Забывчивые люди, архитекторы или осветители, кто там заведует городским светом, — над каждой скамейкой поместили по ослепительно яркому фонарю.