Рай в шалаше

Таня улыбнулась — снова за двоих. Ветер швырнул на смотровое стекло горсть листьев, шофер аккуратно включил дворники.

— Я лично жить собираюсь долго, — он был оживлен, прибран, круглоглаз, по-особому, как очень здоровые люди, пружинист. — Я однокомнатную квартиру на здоровый климат променял. С сыном генерала на дачу в городе Пушкино. У сынка другие задачи. Его в город тянет. Ему пятьдесят корней папашиных яблонь без надобности. Ему, может, килограмм яблок в год и нужен. Ему охота задний мост в горячей ванне парить. А я ни разу в жизни задний мост не кунал. Мужчина обязан в Сандуны ходить, коль свое здоровье уважает.

— С кем вы живете на даче? — спросила Таня.

— Один живу. Полтинник разменял и все один. Черный дог у меня. Датский. Ехал вот как с вами, с пассажиром договорился, получил щенка. Теперь развожу щенят. — У очередного светофора протянул Тане конторскую книгу: фотография дога, родословная, карта расселения щенков по территории Союза, список очереди, отзывы благодарных владельцев — аккуратная бухгалтерия собачьих судеб. — Желаете? Получите года через три, могу и двоих уступить, — подмигнул, живете-то, мол, врозь.

А Костя все молчал.

— Мой дог быстро понял, что я мужчина деловой.

Таня толкнула Костю в бок.

— В чем выражается его понимание? — вяло спросил Костя.

— Дог понимает, что у меня много дел. По саду — раз, по дому — два. Встаю рано, в четыре утра еду в Москву на работу. Возвращаюсь, туда-сюда, — гости. Редко, но бывают. И чтоб на двадцать лет моложе — у меня такой принцип. Для взаимности требуется разница в возрасте. Ночевать не оставляю, провожаю на электричку — до свидания, мерси.

— Как же у вас собака целый день одна, с ней общаться нужно, — Костя поневоле втягивался в разговор.

— Ее дело, хочет, пусть сама со мной общается. Я не против. Вы, девушка, думаете, раз я одинокий, значит, я больной? Я современно мыслящий. Я современную жизнь на работе изучаю, мне, может, больше вашего перспектива жизни открыта.

Мягкое закатное солнце освещало его. Машина катила плавно, без резких толчков — водитель знал свою работу. Костя опять уныло замкнулся. Тане снова пришлось кивать этой пружинистой силе, рожденной, быть может, для лучшей, осмысленной жизни, для преодоления могучих непреодолимых обстоятельств. И странно было, что этот ладно скроенный человек в аккуратной круглой кепочке, в чьих руках руль казался игрушечным, сочинил себе такую жизнь, целиком сосредоточенную на потреблении — кислорода, яблок, радостей мужского одиночества.