Рабы

— Дэн? — спросил он.

— Да...

— Ты должен снять их с меня.

—Да?

— Больше нет никого, кто сделал бы это для меня. Ты знаешь, Дэн?

— Нет никого?

— Никого.

Я поглядел еще, и он сказал:

— Доки выкорчевывали их из меня, словно дерн на тринадцатом проходе неделю назад. И ни один из вас, тупых придурков, ни разу не потрудился спросить, почему я хожу к дерматологу. Никто не спрашивал, и мне некому было рассказать.

— Господи, Итен, мы думали ты ходишь к дерматологу по поводу своей перхоти.

— У меня перхоть?

— Да, м-м-м, ничего сверх обычного.

Я прикоснулся к повязкам, они оказались хрустящими, как кукурузные хлопья.

— Так ты сказал, что у меня перхоть?

— Итен, обсуждать неполадки в теле — это как обсуждать зарплаты. Так не делают.

— Ладно. Можешь просто снять их? Все зудит. Все болит.

— Да, конечно.

Он сходил на кухню и вернулся с бутылкой раствора перекиси водорода, растирочным спиртом и разорванными на полоски старыми футболками. Итак, он сидел на журнальном столике, а я снимал один кровавый кусок за другим, срезая их с его спины и стаскивая лоскутки, ужасаясь тому, как много его удаляется при этом.

Мы разговаривали. Он сказал, что восхищается тем, как далеко продвинулась дерматология за последние десять лет.

— Они практически могут вставить маленькую видеокамеру в твое тело, и доктор скажет тебе: «Вот как видит мир ваш прыщ» — а из прыща выглядывает камера.

Я спросил у него, какой ему дают прогноз, и он ответил:

— Тш-ш-ш, дружище, просто во мне поселился дьявол, но будем надеяться, что он уже исчез.

В конце, после того как весь пластик, хлопок, запекшаяся кровь и лохмотья были удалены, его спина выглядела как сшитые вместе кратеры на Луне, фиолетовые и опухшие. Я взял маленький фен и посушил швы, а когда выключил его, шум был каким-то оглушающим; Итен все так же сидел там, сгорбленный и вздыхающий, мне стало его жаль — никогда не мог бы себе представить это чувство по отношению к Итену. Я сказал:

— Дьявол в тебе, дьявол во мне, — и обхватил его так осторожно, как только смог.

Он застонал, но это был не сексуальный стон, а стон человека, нашедшего нечто ценное, что он считал потерянным навек.

Мы легли на диван, я обхватывал его грудь сзади, его дыхание становилось глубже и медленнее, и он сказал:

— Вы с Карлой практикуете шиатсу, да?