Ты не взглянула на меня — и тогда я впервые усомнился в правильности своего поступка. — Эй, — зовет меня сокамерник, — ты свой хлеб будешь есть? Его зовут Монтеверде Джонс, он ждет суда по обвинению в вооруженном ограблении. Я швыряю ему свою порцию; этот хлеб до того черствый, что может считаться оружием. Кормят нас тут какими-то неаппетитными кучками неизвестного происхождения. Составляющие этих кучек смешиваются, как окружности на диаграмме Венна. Монте, пробывшему тут дольше, чем я, позволено есть на нарах, а я вынужден сидеть на полу или на унитазе. Все здесь основано на привилегиях, всюду царит иерархический порядок. В этом тюрьма, конечно, напоминает реальный мир. — Так чем ты занимался на свободе, а? Я отрываюсь от трапезы, но вилку по-прежнему держу на весу. — Я руковожу домом престарелых. — Это типа богадельня, да? — С точностью до наоборот, — поясняю я. — Туда приходят активные пожилые люди и общаются друг с другом. Занимаются спортом, состязаются в шахматы, ходят вместе на бейсбол. — Ни хрена себе! — присвистывает Монте. — А моя бабуля лежит в такой больничке, где ей просто дают кислород и ждут, пока она помрет. — Он достает ручку, кончик которой обструган и напоминает острие ножа, и начинает ковыряться под ногтями. — И давно ты этим занимаешься? — С тех пор как переехал в Векстон, — говорю я. — Почти уже тридцать лет. — Тридцать лет? — Монте недоверчиво качает головой. — Это ж, можно сказать, вся жизнь. Я опускаю глаза на поднос. — Не совсем, — говорю я. Если бы мне разрешили тебе позвонить, вот что я сказал бы: Как ты? Как дела у Софи? У меня все нормально. Я сильнее, чем ты думаешь. Мне жаль, что все так вышло. Когда увидимся в Аризоне, я все объясню. Я понимаю. И ни о чем не жалею. ФИЦЯ не готов увидеть то, что вижу, свернув на улицу, на которой вырос. У дома, где в детстве жил Эрик, стоят два телевизионных фургона откуда-то с окраин Бостона. К небольшому красно-кирпичному домику Эндрю Хопкинса выстроилась целая очередь репортеров, перед каждым из которых во всеоружии стоит оператор. Задача оператора — выкроить крохотный кусочек фона, чтобы всем казалось, будто других журналистов этот горячий сюжет не привлек. История, конечно, пальчики оближешь, и, сложись обстоятельства иначе, я сам сидел бы здесь, курил одну сигарету за другой и периодически прикладывался к термосу с кофе, ожидая, пока из двери высунется жертва. — 39 —
|