Обещание

Мэлани сразу же отправилась наверх, прихватив флакон валиума, а Майкл опустился в гостиной на диван, принимая соболезнования от своего стоматолога, коллеги и некоторых клиентов. Друзей Эмили.

Они подошли все сразу, большая бесформенная масса, которая, казалось, в любую секунду расступится и в центре окажется его дочь.

— Мистер Голд, — сказала одна девочка, Хезер или Хейди, с печальными сейчас, в иное время дерзкими голубыми глазами, — мы не знаем, как такое могло случиться.

Она коснулась его руки своей мягкой белой ладонью. Ее рука была размером с руку Эмили.

— Я тоже, — ответил Майкл, впервые почувствовав, что говорит истинную правду.

Внешне Эм была умным, увлеченным подростком с буйным темпераментом. Отцу нравилось то, что он видел, поэтому он не задумывался о том, чтобы копнуть глубже. Слишком боялся наткнуться на признаки наркотиков, секса и других взрослых вещей, которыми, по его разумению, ей еще рано было заниматься.

Он продолжал держать ладонь Хезер в своей руке. У нее были маленькие овальные ноготки — тусклые морские ракушки, которые можно спрятать в карман. Майкл поднес девичью ладонь к лицу и прижал к своей щеке.

Девушка отпрянула, отдернув руку, щеки ее пылали. Она отвернулась, тут же затерявшись в стайке подружек.

Майкл откашлялся, намереваясь объяснить. Но что объяснять? «Ты напомнила мне дочь. Жаль, что ты не моя дочь». Любые слова казались глупыми. Он встал и пошел мимо соболезнующих гостей и заплаканных родственников в прихожую.

— Прошу прощения, — решительным тоном сказал он. — От лица Мэлани и от себя я хочу поблагодарить вас за то, что пришли. Мы ценим ваши добрые слова и поддержку. Пожалуйста, оставайтесь здесь столько, сколько сочтете нужным.

А потом на глазах у пятидесяти изумленных людей, которые хорошо его знали, Майкл Голд покинул собственный дом.

В закрытом психиатрическом отделении посещение было разрешено два раза в день: в половине десятого утра и в три дня. Матери Криса не только удавалось быть здесь в это время, но и уговорить медсестер позволить ей остаться в отделении позже отведенного времени. Поэтому, возвращаясь после того, как побеседовал с психиатром или принял душ в общей душевой, Крис частенько заставал мать в палате.

Но когда Крис очнулся после укола в день похорон Эмили, матери рядом не оказалось. Он не знал, то ли нет еще трех, то ли врачи в свете утренней драмы запретили ей навещать сына, то ли она просто боится показываться здесь, после того как обманула его. Он приподнялся на кровати и потер лицо рукой. Во рту — как будто песка насыпали, голова кружится, словно внутри бьется муха.