В Москву!

— Понятное дело, у нас же только по главному каналу все довольны жизнью. А пойди спроси людей — любых людей на улице — сразу ясно, в какой стране мы живем на самом деле, — поддержал Борис. — И спаржа жесткая.

По воскресеньям Борис собирал друзей и соратников в лучших московских ресторанах — закусывать, чем Бог послал. Гости слетались к бирюковским столам, как осы на пляже на дыню. Публика была разномастная, но всех объединяло одно — ненависть к тому, что они называли воскресшим словом «режим». Кто-то ненавидел режим публично, кто-то — в душе, кто-то — по долгу службы, кто-то — по зову совести. Некоторые ненавидели еще с советских времен, некоторые — только начали. Они любили поговорить об этом. Особенно под ананасы, и рябчики, и ненавязчивое шабли на летних верандах.

Здесь с упоением цитировали друг друга и доклады Freedom House, смаковали ужасы авторитаризма и восхищались героями разных цветных революций.

Иногда приходили уволенные госслужащие, их узнавали официантки, они много ели и гневно клеймили коррупцию тех, кто пришел им на смену. Один любил, разрезая серебряным ножиком абрикос, рассказывать, как пилят бюджеты. Он объяснял подвернувшейся пятнадцатилетней модели с ножками-червячками:

— С бюджета вся страна живет. Они поэтому и не могут бороться с коррупцией, потому что тогда вся конструкция рухнет. Они, знаешь, как делают, — говорят подрядчику: «Вот тебе пятьдесят миллионов, делай за двадцать, тридцать вернешь». Конкурсы у них, знаешь, как выигрывают? Заявку со стопятидесятикратным превышением выигрывает тот, кто превысил всего на сто двадцать!

Модель хлопала синей тушью, рефлексируя над таким количеством новых слов одновременно. Безработный бывший госслужащий сидел до последнего, напивался и забирал модель с собой, расплатившись за весь стол карточкой, не глядя в счет.

На таких вечерах было легко, немножко гламурно, очень гражданственно и пылко. Официанты разговаривали вежливым полушепотом, и крабы издавали умопомрачительный аромат.

Диссиденток помоложе, правда, слегка расстраивало, что Борис стал таскать с собой чрезвычайно красивую девицу, взявшуюся неизвестно откуда. За ним и раньше водились такие, но чтобы одну и ту же подряд так долго — в первый раз. Впрочем, девица обычно не умничала и улыбалась. Диссидентки с ней быстро смирились и даже решили, что их интеллект и гражданская ярость стали еще очевиднее на фоне спелых грудей девицы.

Одна из бирюковских соратниц дожевала краба и сказала:

— Господа, давайте попросим персонал включить нам радио. Там сейчас Маша будет.