— Клянусь. Они это любят. Когда хотят шутить, пишут «сей опус», а когда важничают, то «вотще». — А со мною всё воюет Штакин. — Милый, милый Штакин. Он всё тот же. Милый, но глупый. Считает врагом любого сильного литератора. — И всех красоток. Фобия у него. Маш, как это будет?.. — Калигинефобия, боязнь красивых женщин, — немедленно откликнулась Панаева. — Боюсь, дело немного сложней. Он страшно боится не понравиться физически — ну, вы же помните особенности его кожи… Так сильно, что всё время пытается вычислить потенциальных ненавистников и нанести превентивный удар. «Я вам, наверное, противен, так получите же!» Не дай бог личико перекосить при встрече или сблизиться с теми, кого он числит в нелюбящих. И во «врагах» у него, по странному стечению обстоятельств, много красивых людей. И таких, знаете ли, разной степени культовости. Которые любимы публикой в сочетании талант-внешность-имидж. — О да, когда он случайно говорит о ком-то хорошо, это к худу. Хочется позвонить и справиться о здоровье похваленного… Потом слово взяла Сашка — похоже, неожиданно не только для всех окружающих, но и для самой себя. Поднявшись, слегка пошатнулась, но быстро сосредоточилась и произнесла горячую, не вполне внятную речь, состоящую из слов благодарности большим писателям, допустившим «нас, молодых» в свои ряды, ликования по поводу возможности оказаться за этим столом и совсем уж неопределённых восклицаний: «Как прекрасно! Как хорошо, что здесь мы все, и так далее!» Дамы доброжелательно покивали и выпили. — Что написала эта девочка? — громко спросила Ларионова, вдруг прикинувшись глуховатой. — Книгу о детях, — ответила Елена. — Вот как? Прелестно. Хорошую? — Замечательную. Правда, в одной из глав первоклашки отрубают голову щенку. Но вы понимаете, Саша училась в Литинституте… — Да-да, они все через это проходят… Какая прелесть… Ольга окинула взглядом застолье и обнаружила, что почти все лица осветились нежными понимающими улыбками, будто каждая с умилением вспомнила кой-какие этапы собственного творческого пути. Но Сашка не заметила иронии и чуть не расплакалась от счастья — все так добры к ней! — С чего вдруг её развезло? — шепотом спросила Ольга у откровенно скучающей Агафьи. Та пожала плечами, указав на полупустую бутылку виски, которую Сашка в течение вечера придвигала к себе всё ближе и ближе: — Шипучка и самогон. — Но это же вроде как грамотно — повышение градуса и всё такое. — Деточка, мы же не гусары, шампанское — особый случай. — 41 —
|