Стиляги. Как это было

Это было первое, что прорвалось. Потом началась эпоха блистательного джаза. В Питере самым известным был “Диксиленд”. Усыскин был знаменитый трубач, маленький, в очках. Потом у него стало ухудшаться зрение, и он все более выпуклые такие линзы носил. Впоследствии “Диксиленд” вышел на официальную сцену, стал ездить за границу, чуть не в консерватории выступал. Такая музыка южных штатов – быстрая, ритмичная, сначала один солирует, потом другой солирует, импровизируют… Вечера с “Диксилендом” – это было наше главное счастье в жизни. Мы музыкантов всех знали по именам. Если в каком-то институте играет “Диксиленд”, это была эпопея – прорваться на вечера. Помню, во скольких прорывах я участвовал… Билеты распределяет только институтский профком. Дают отличникам или своим, близким – тоже коррупция власти. Остальным надо было прорываться. Стоят дружинники – и надо было жать, давить. Кто-то прорвался – смял дружинников. Пробежали. Потом они усилили кордон. Потом говорят, что там вот через окно можно пролезть в женский туалет, а оттуда выйти через другое здание и потом прорваться туда. Помню такие операции – через угольные кучи, через кочегарки пролезали. Входим в зал – и “Диксиленд” шпарит. Полное счастье. Стряхиваешь с себя грязь, пыль, уголь – и начинаешь плясать. Помню, часто это было в спортивных залах, где стоят шведские стенки. В Военмех как-то прорвались – и танцевали у шведских стенок. Мой друг там встретил свою любовь. Помню, ехали из Солнечного – купались, загорали, вечером такие веселые: давай прорываться в Военмех. Прорвались в Военмех, и мой друг Слава встретил там свое счастье. Случайно зашли, случайно прорвались – и оказалось, что это жизнь.

Потом стали солидные, огромные оркестры появляться. Уже профессиональные. Был такой знаменитый трубач Носов. Появились коллекционеры дисков, теоретики. Джаз лет тридцать оставался нашей религией. Слушали все мы его с утра до вечера. Ведущий “Voice of America” Уиллис Коновер, с таким густым голосом, был нашим джазовым кумиром. “Jazz Hour” – “Час джаза” называлась передача. Все американские джазовые гении к нам пришли через Уиллиса Коновера. Их записывали, переписывали… Диски “на костях” так называемые – на рентгеновских пленках. Было чем заниматься, было чему радоваться.

Валерий Сафонов:

Конечно, все увлекались джазом. Поголовное было увлечение. Но у меня был другой интерес… Я люблю джаз, но никогда не считал себя его знатоком и не собирал его. У меня огромная коллекция классической музыки – три тысячи дисков. Приехал к нам Ван Клиберн – это пятьдесят восьмой год, первый конкурс Чайковского… Он, кстати, был одет по той самой моде – американской, был очень яркой фигурой. Я тогда был потрясен – и проснулся интерес к классической музыке, толчком стало как раз его выступление. Оно, можно сказать, всколыхнуло весь народ – американец взял первую премию, блестяще исполнив Первый концерт Чайковского. Все по телевизору смотрели это исполнение. Я стал интересоваться классикой, покупать пластинки. А мои друзья увлекались, конечно, джазом. И многие даже играли. В каждом институте обязательно были свои оркестры – у нас в “Cтанкине” тоже был джазовый оркестр. И музыканты были сначала стиляги, а потом переключились на “штатовскую” одежду.