Венцом червонным заплетутся розы, И голоса незримо прозвучат… (У нее получилось — «говоса».) Буш поднялся с земли. — Вы любите Ахматову? — Я знаю все ее стихи наизусть, — ответила женщина. — Какое совпадение! Я тоже… А цветы? Вы любите цветы? — Это моя свабость!.. А птицы? Что вы скажете о птицах? Буш кинул взгляд на черных лебедей, помедлил и сказал: Ах, чайка ли за облаком кружится, Малиновки ли носятся вокруг… О незнакомка! Я хочу быть птицей, Чтобы клевать зерно из ваших рук… — Вы поэт? — спросила женщина. — Пишу кое-что между строк, — застенчиво ответил Буш… День остывал. Тени лип становились длиннее. Вода утрачивала блеск. В кустах бродили сумерки. — Хотите кофе? — предложила женщина. — Мой дом совсем близко. — Извините, — поинтересовался Буш, — а колбасы у вас нет? В ответ прозвучало: — У меня есть все, что нужно одинокому сердцу… Три недели я прожил у Буша с Галиной. Это были странные, наполненные безумием дни. Утро начиналось с тихого, взволнованного пения. Галина мальчишеским тенором выводила: Эх, истомилась, устала я, Ночью и днем… Только о нем… Ее возлюбленный откликался низким, простуженным баритоном: Эх, утону ль я в Северной Двине, А может, сгину как-нибудь иначе… Страна не зарыдает обо мне, Но обо мне товарищи заплачут… Случалось, они по утрам танцевали на кухне. При этом каждый напевал что-то свое. За чаем Галина объявляла: — Называйте меня сегодня — Верочкой. А с завтрашнего дня — Жар-Птицей… Днем она часто звонила по телефону. Цифры набирала произвольно. Дождавшись ответа, ласково произносила: — Сегодня вас ожидает приятная неожиданность. Или: — Бойтесь дамы с вишенкой на шляпе… Кроме того, Галина часами дрессировала прозрачного стремительного меченосца. Шептала ему, склонившись над аквариумом: — Не капризничай, Джим. Помаши маме ручкой… И наконец, Галина прорицала будущее. Мне, например, объявила, разглядывая какие-то цветные бусинки: — Ты кончишь свои дни где-нибудь в Бразилии. (Тогда — в семьдесят пятом году — я засмеялся. Но сейчас почти уверен, что так оно и будет.) Буш целыми днями разгуливал в зеленом халате, который Галина сшила ему из оконной портьеры. Он готовил речь, которую произнесет, став Нобелевским лауреатом. Речь начиналась такими словами: «Леди и джентльмены! Благодарю за честь. Как говорится — лучше поздно, чем никогда…» Так мы и жили. Мои шестнадцать рублей быстро кончились. Галининой пенсии хватило дней на восемь. Надо было искать какую-то работу. — 68 —
|