Чужое сердце

– Я могу помочь, – заверил он.

Курт постоянно твердил, что люди – не такие, какими кажутся, и просил всегда проверять человека, прежде чем давать ему какие-то обещания. Я же отвечала, что он слишком подозрителен, слишком сильна в нем натура копа. В конце концов, я сама пустила Курта в свою жизнь за красивые глаза и доброе сердце, и даже он не мог поспорить, что я не прогадала.

– Как вас зовут? – спросила я.

– Шэй. Шэй Борн.

– Мы наймем вас, мистер Борн, – сказала я. И это было началом конца.

Семь месяцев спустя

Майкл

Шэй Борн оказался вовсе не таким, как я ожидал. Я готовился увидеть неповоротливого дикаря с мясистыми кулаками, головой, переходящей, минуя шею, прямо в плечи, и глазами-щелками. В конце концов, это было преступление века – двойное убийство, о котором услышал каждый от Нашуа до Диксвилл-Нотч. Преступление казалось тем более ужасным, что жертвами стали маленькая девочка и полицейский, приходившийся ей отчимом. Это было преступление из тех, что вынуждают людей задаваться вопросами: действительно ли мой дом – моя крепость? Действительно ли те, кому ты доверяешь, заслуживают доверия? Возможно, поэтому сторона обвинения Ныо-Хэмпшира впервые за пятьдесят восемь лет настаивала на смертной казни. Учитывая публичную огласку, многие не верили, что суду удастся найти двенадцать присяжных, которые отнесутся к этому делу непредвзято. Но нас все же нашли. Меня выдернули прямиком из библиотеки университета Нью-Хэмпшира, где я работал над дипломным проектом по математике. Целый месяц я не то что не читал газет – поесть нормально не мог, а потому был идеальной кандидатурой для слушания по делу Шэя Борна.

Когда мы впервые вышли из комнаты для совещаний – крохотной коморки в здании суда высшей инстанции, к которой я привык уже почти как к собственной квартире, – я заподозрил, что пристав ошибся залом. Подзащитный оказался субтильным, тонкокостным парнем – из тех, чьи имена всегда фигурируют в неприличных школьных анекдотах. Твидовый пиджак, казалось, поглощал его целиком, а узел галстука торчал перпендикулярно, как будто отталкиваемый магнитным полем. Скованные наручниками руки покоились на коленях, как небольшие зверьки; голова была выбрита почти наголо. Глаз он не поднял даже тогда, когда судья произнес его имя, и оно шипя растеклось по помещению, словно пар из радиатора.

Судья обсуждал с адвокатами какие-то технические подробности, когда в окно влетела муха. Я заметил ее по двум причинам: во-первых, в марте увидеть муху в Нью-Хэмпшире – довольно большая редкость; во-вторых, мне было непонятно, как можно ее прихлопнуть, если руки у тебя в наручниках, а на пояснице – цепь. Шэй Борн внимательно уставился на насекомое, замершее на странице блокнота, и вдруг, громыхнув металлом, поднял скованные руки и с силой опустил их.