– Я должен это сделать, – сказал Шэй Борн. – И никак иначе. Прибыв сегодня днем на наш ярус, он сохранял абсолютное молчание. Интересно, с кем это он беседует в столь поздний час? Поблизости никого не было. Возможно, ему приснился дурной сон? – Борн? – прошептал я. – Ты в порядке? – Кто… кто это? Говорить ему было нелегко. Он даже не заикался – скорее, каждый слог походил на булыжник, который ему необходимо сдвигать вручную. – Меня зовут Люсиус. Люсиус ДюФресне, – сказал я. – Ты с кем-то разговариваешь? Он замешкался. – Ну, я, кажется, разговариваю с тобой. – Не можешь уснуть? – Могу, – ответил Шэй. – Но не хочу. – Тогда тебе, считай, повезло. Я хотел пошутить, но он, видимо, не понял. – Тебе повезло не больше, чем мне, а мне – не меньше, чем тебе. Ну, в чем-то он, надо признать, прав. Мой приговор, конечно, был мягче, чем у Шэя Борна, но я точно так же умру в стенах этой тюрьмы – и довольно-таки скоро. – Люсиус – сказал он, – а что ты делаешь? – Рисую. Последовала пауза. – Свою камеру? – Нет. Портрет. – Зачем? – Я художник. – Однажды учитель рисования сказал, что у меня «классические губы». Я до сих пор не знаю, как это. – Это отсылка к древним грекам и римлянам, – пояснил я. – А также к современному искусству, которое обязано… – Люсиус, а ты сегодня смотрел телевизор?… Ну, «Ред Сокс»… Все арестанты на нашем ярусе болели за какую-нибудь команду, и я не был исключением. Мы скрупулезно следили за их перемещениями в турнирной таблице и спорили, справедливо ли суперарбитры назначали штрафные, как будто они были судами низшей инстанции, а мы – Верховным судом. Иногда наши команды – и мы вместе с ними – испытывали разочарование, но бывало ведь и так, что мы делили триумф на первенстве США. Но сезон еще не открылся, и по телевизору сегодня игр не показывали. – Там за столом сидел Шиллинг… – добавил Шэй, с трудом подбирая нужные слова. – И еще была маленькая девочка… – А, ты про ту благотворительную акцию, которая проходила в больнице? . – Эта девочка… Я отдам ей свое сердце. Прежде чем я успел ответить, за стеной раздался громкий шлепок – такой звук издает человеческое тело, рухнувшее на бетонный пол. – Шэй?! – крикнул я. – Шэй?! Я прижался лицом к плексигласовой перегородке. Шэя я не видел, зато слышал ритмичные удары о дверь камеры. – Эй! – завопил я что было мочи. – На помощь! — 18 —
|