|
Мистер Квот сделал в этом месте драматическую паузу, и Эдам чисто рефлекторно отозвался: «Да, сэр», хотя никаких вопросов мистер Квот ему не задавал. Он наклонил голову набок и смотрел на Эдама с таким видом, с каким смотрят на человека, когда собираются вот-вот вынуть из него душу. – Ну что ж… вам, наверное, было бы интересно узнать, зачем я это все рассказываю. Интересно – это мягко сказано. Эдам вообще не понимал, что происходит, и лишь чутье подсказывало ему, что поднявшийся ветер хоть и нагоняет шторм, но дует, кажется, в его паруса. Мистер Квот не стал бы так пространно рассуждать о «прогрессивном» том и «прогрессивном» этом, если бы не считал своего молчаливого собеседника пусть не единомышленником, но хотя бы сочувствующим попутчиком. И все же осторожность не повредит, подумал Эдам. Вот почему он в очередной раз решил не давать сколько-нибудь распространенного ответа и ограничился своим дежурным: – Да, сэр. – Хорошо, – сказал мистер Квот, – я вам сейчас объясню. Если посмотреть на последние события с точки зрения исторической перспективы, – чтобы донести до младшего соратника всю глубину этой самой перспективы, профессор элегантно взмахнул рукой, очертив в пространстве широкую окружность, – то митинг в защиту прав сексуальных меньшинств является крайне незначительным эпизодом, не заслуживающим даже отдельного анализа. Вы понимаете, о чем я? Уверяю вас, я знаю, о чем говорю: уж я-то в свое время поучаствовал в акциях протеста. – Да, сэр. – Впрочем, не в этом дело. Как бы то ни было, вы оказались там в первом ряду, держа обличающий плакат. Что ж, это свидетельствует о вашей смелости, причем, я бы сказал, в двух аспектах. Во-первых, сам факт, что вы согласились принять участие в мероприятии, направленном на защиту прав меньшинства, активно и непримиримо отторгаемого косно мыслящим большинством. А во-вторых… Камилла сказала мне… Да, Камилла… – При одном упоминании этого имени мистер Квот расплылся в блаженной улыбке, закрыл глаза и покачал головой. Через несколько секунд он вздрогнул и, словно очнувшись, с улыбкой посмотрел на Эдама. – Не женщина, а… пистолет! Жаль, что она родилась так поздно. Ее бы туда, к нам, в шестьдесят восьмой год, вот тогда она смогла бы реализоваться в полной мере! Улыбаясь, улыбаясь, улыбаясь, он закрыл глаза, опустил голову и снова покачал ею. Профессор явно представил себе Камиллу Денг в образе этакой китайской Матушки Блур[43] с ацетиленовой горелкой вместо рта, сражающейся где-нибудь на горящих баррикадах на улицах Чикаго в самый разгар молодежных волнений и протестов против войны во Вьетнаме. — 723 —
|