Я Шарлотта Симмонс

Какая-то часть этого материалистического морализаторства, как ни странно, нашла отклик в душе Шарлотты, в том христианско-евангелическом багаже, который она, сама того не подозревая, привезла с собой в Дьюпонт. Этот свод правил был для нее привычен, как вторая кожа, но за все время учебы никто из преподавателей или студентов не апеллировал к этим ценностям, не напоминал Шарлотте о таких категориях, как ответственность за свою судьбу, обязанность и долг. Кроме того, сам того не сознавая, Эдам заставил Шарлотту чисто по-женски встрепенуться и заволноваться.

Она и не думала, что это чувство – этот трепет женщины перед мужчиной, пусть и повысившим на нее голос, но взявшим за нее ответственность и избавившим от необходимости принимать самостоятельные решения, – может быть таким сладостным.

Это был поворотный пункт. Шарлотта взяла себя в руки, сделала все, как сказал Эдам, и даже вышла из дома с запасом времени. Вернулась она, естественно, в полной уверенности, что экзамен провален, но вину за случившееся возлагала не только на себя, но и на странное, если не сказать – извращенное представление мистера Гилмана о современном театре. Однако против обыкновения Шарлотта не стала плакать и даже не впала в отчаяние. Она была недовольна собой и случившимся, но злилась при этом на преподавателя. Что ж, в том состоянии, в котором пребывала Шарлотта в последнее время, смену уныния на другой смертный грех – гнев – уже можно было считать признаком выздоровления.

Каждый вечер Эдам ложился с Шарлоттой в одну постель. По ее просьбе он всякий раз обнимал девушку и прижимал к себе. Лишь глубокой ночью, когда Шарлотта наконец проваливалась на два-три часа в сон, Эдам засыпал вместе с ней. Да, каждую ночь они спали вместе – как ни издевательски звучало для Эдама это простое общеупотребительное выражение. Произнеси он его, например, в компании Грега, Роджера или Камиллы, все они истолковали бы его слова совершенно однозначно: решили бы, что Шарлотта каждую ночь «чешет ему яйца». Выражение «чесать яйца» придумала, конечно, Камилла вместо казавшейся ей вялой и невыразительной формулировки «девчонка живет с парнем». Камилла в жизни бы не сказала: «Эта идиотка живет с Джейсоном уже целый месяц». В ее интерпретации это прозвучало бы примерно так: «Эта идиотка уже целый месяц чешет Джейсону яйца». Строго говоря, «совместная жизнь» Эдама и Шарлотты ни в малейшей степени не наполнилась новым содержанием. Он по-прежнему обнимал ее – как мать обнимает ребенка; вот только ребенок этот успел вырасти до пяти футов и четырех дюймов. В постели Шарлотта никогда не лежала к Эдаму лицом. Он обнимал ее сзади – не как любовник, а как какое-то бесполое, безжизненное существо, в лучшем случае как любящий друг, твердо решивший обеспечить бедной девушке, впавшей в депрессию, защиту и безопасность – и не только в этой пропасти, где скрыты все смертельные ошибки. Это вынужденное воздержание давалось ему нелегко. Не раз и не два его любвеобильный дружок напрягался внутри спортивных трусов. Сколько раз Эдам ловил себя на том, что хочет придвинуться еще на пару дюймов ближе к Шарлотте, чтобы в более тесном контакте она… ну, хотя бы была в курсе… насколько он взволнован столь близкими отношениями. Но как Эдам мог рисковать? Ведь что привело Шарлотту в его постель?.. Ей и так слишком дорого обошлась бездумная похоть одного… мерзавца, чей ненасытный член, как таран, проломил ворота ее девственности и не только причинил физическую боль и страдания, но и разрушил все ее представления о мире.