Стол угрожающе зашатался, однако носильщики рассмеялись, как будто это было частью представления, поддержали стол – и очередной солист взобрался наверх. Бородач сперва не заметил коллегу и продолжал забавляться с коробкой, а тот уныло стоял позади него, как кавалер, ожидающий, когда освободится дама, которую он жаждет пригласить. Наконец бородач увидел жилистого и перебросил коробку ему. Поймав ее, жилистый отшатнулся назад: казалось, он вот‑вот сверзится со стола. Но он удержался и с большим усилием выпрямился, прижимая коробку к спине. Тем временем бородач, хлопая в ладоши и сияя улыбкой, воспользовался помощью множества протянувшихся ему навстречу рук и спрыгнул со стола. Жилистый проделал приблизительно те же телодвижения, что и его предшественник, но сопроводил их большим количеством смешных ужимок. Он строил забавные рожи и терял равновесие, наподобие самого настоящего клоуна, чем вызвал бурю аплодисментов. Пока я наблюдал за ним, ритмичные хлопки, визг скрипок, раскаты хохота и фальшиво‑удивленные выкрики заполнили, казалось, не только мой слух, но и всю душу. К тому времени, когда коротышку сменил третий носильщик, я почувствовал, что меня заливают волны человеческого тепла. Слова Густава вдруг показались мне удивительно мудрыми. В самом деле, к чему все эти тревоги? Время от времени просто необходимо забывать о заботах и предаваться развлечениям. Я закрыл глаза и отдался приятной неге, едва сознавая, что не перестаю хлопать в ладоши и отбивать ногой ритм. Моему умственному взору представилось, как мои родители в карете, запряженной лошадьми, въезжают на поляну перед концертным залом. Я видел местных жителей: мужчин в черных куртках, дам в жакетах и шалях, в драгоценных украшениях; как они на полуслове прерывают свои беседы и оборачиваются на стук лошадиных копыт, который слышится из глубины рощи. И тут в море огней ныряет блестящая карета, красивые лошадки замедляют свой бег, и пар из их ноздрей поднимается в вечернее небо. Мать и отец выглядывают из окошка кареты; на их лицах написано взволнованное предвкушение, смешанное, однако, с настороженной сдержанностью; они не решаются всецело поверить в то, что вечер обернется полным, ослепительным триумфом. Облаченные в ливреи лакеи спешат вывести моих родителей из кареты, представители власти выстраиваются в цепочку для приветствия, и на лицах матери и отца появляются подчеркнуто спокойные улыбки, запомнившиеся мне с детства, с тех редких случаев, когда родители приглашали гостей на ланч или обед. — 264 —
|