|
44. Брахмонстр.
В схватке с брахмонстром Артур Черепахин терпел сокрушительное поражение, ибо победить брахмонстра может лишь тот, кто не догадывается о его существовании. В каком-то смысле брахмонстр и был этой догадкой, а не просто чудовищем, равнодушно пожирающим человеческие жизни. И хотя его неслышное чавканье присуще каждому человеку, оно не имеет реальной силы над тем, кто ничего не подозревает в своем простодушии. Знание о брахмонстре не позволяет восстанавливать дефицит сожранной им живой плоти, и печальный этот опыт приносит новое знание, которое, в конце концов, полностью аннигилирует человека. Когда Артур спросил брахмонстра в частной беседе, по какому праву он питается людьми, тот без обиняков ответил цитатой из гоголевского "Тараса Бульбы" - я их породил, я их и кончаю. Артур всегда питал недоверие к теории Дарвина, но реальность оказывалась еще хуже - обезьяны были действительно в чем-то близки людям, но брахмонстр представлял собой нечто настолько чуждое человеческой природе, что сама мысль о родстве с ним вызывала у Артура приступ тошноты. Артур совершенно не помнил своего появления на свет из бездонной утробы брахмонстра, но зато хорошо помнил первые укусы чудовища, которые он ощутил еще в детстве. Как-то раз, уже лежа в постели, его навылет пронзила бестактная, как и все непрошеные гости, мысль - неужели это все происходит со мной? Неужели это и есть я? Неужели все это - реально? Вскоре рана от укуса зажила, но серия новых укусов не заставила себя ждать. Лишь неустойчивость памяти и детское легкомыслие, не позволяющее сосредоточиться на досадном инциденте, служили исцеляющим бальзамом, заживляющим кровоточащие раны. Когда с правом на убийство все стало ясно, Артур спросил у брахмонстра, зачем ему нужны человеческие жизни? "Съев человека, я начинаю жить вместо него" - сообщил ему брахмонстр и откусил еще кусочек. Своими повадками брахмонстр чем-то напоминал летучую мышь, которая, прежде чем начать пить кровь из жертвы, впрыскивает ей в качестве наркоза немного своей слюны. У брахмонстра такой слюной была мысль о нереальности мира. Когда Артур хоть на секунду сосредотачивался на этой мысли, брахмонстр уже не казался ему таким страшным и отвратительным, а более продолжительное размышление придавало чудовищу даже возвышенные черты спасителя и главного избавителя от всех жизненных казусов. "Лишь я реален, - вкрадчиво шептал брахмонстр Артуру на ухо, - весь мир - нелепая фантазия, промелькнувшая в моем сознании за миг до пробуждения..." У Артура хватило ума понять, что признание своей нереальности и смирение с этим признанием будет означать лишь то, что брахмонстр окончательно сожрал его жизнь и начал быть вместо него. — 116 —
|