|
– Перед приездом прими горячий душ и попробуй немного поспать. Спать – по возможности, душ – обязательно. Перед дверью, прежде чем позвонить, я несколько минут прислушивалась. К чему? Почему? Не знаю. Все происходящее напоминало забавную игру, пребывать в которой мне нравилось. За дверью стояла абсолютная тишина, из щелей чуть слышно доносился запах сандаловых палочек. Наконец, я нажала на кнопку звонка. Дверь распахнулась немедленно, словно Ева, поджидая, стояла за ней. Я улыбнулась и, переступив порог, протянула руку. Ева отвела ее в сторону, и, прижав меня к груди, крепко обняла. – Заходи, лапушка. Ты выглядишь гораздо лучше. Я направилась к тому креслу, в котором сидела в прошлый раз, но Ева остановила меня. – Сегодня продолжим в другом месте, вот здесь. Мы прошли в небольшую комнатку, видимо, спальню. Кроме кровати, забранной пунцовым покрывалом, в ней находился шкаф, туалетный столик и койка, вроде больничной, но на очень высоких ножках. Сходство с больничной ей придавало отсутствие подушки и туго натянутая белая простыня. – Раздевайся и ложись на койку. Совсем раздевайся, полностью. Видя мое смущение, Ева добавила: – Я выйду, когда разденешься, ложись на живот и укройся. Вот махровое одеяло. Мне стало не по себе. Ева крепко притворила дверь, окно загораживал плотный занавес, но чувство, будто кто-то наблюдает, не оставляло. Я медленно разделась, аккуратно укладывая каждую вещь на туалетный столик, и замерла в нерешительности посреди комнаты. Лечь на койку означало согласиться на новые правила игры, а вернее, на новую игру, более откровенную, интимную, а потому более опасную. У врачей я такого не испытывала, для них пациент был просто куском мяса с отклонениями от нормы. Возможно, внутри они считали по-другому, но наружу выдавали именно такое отношение. Поначалу оно казалось оскорбительным, но теперь, когда контакт с целителем вдруг превратился из лечебной процедуры в нечто большее, холодные пальцы в резиновых перчатках показались чуть ли не спокойной гаванью, в которой каждый знает свое место и не спешит переплести якорные цепи. Но сомнения длились всего несколько секунд, я взяла себя в руки и растянулась на койке. Простыня была, как в детстве – прохладной и хрустящей, видно, ее стирали по старинке, не жалея крахмала. –Почему ты не накрылась, ведь замерзнешь? Беспокойство в голосе Евы казалось совершенно искренним. – Мне не холодно. – И все-таки, давай я тебя накрою. Она заботливо покрыла мое тело мягкой махровой простыней. – Молчи и слушай. И делай, что я говорю. Закрой глаза и расслабь тело, пройдись по нему мысленным взглядом, от кончиков пальцев до макушки. Икры, мышцы лба, плечи, все отпустить, мы никуда не торопимся, времени достаточно. Ты лежишь на мягкой-мягкой перине, и медленно погружаешься в нее. Медленно-медленно, утопают руки, отмякает шея, перина теплая и нежная, ты утопаешь в ней, и все тело становится спокойным и гладким, гладким и спокойным. — 96 —
|